Ольга Шумяцкая - Ида Верде, которой нет
Однако как только оркестр заиграл громче и первые пары встали, Зиночка подмигнула Фальцману, и они полетели вальсировать. Зацепившись за вихляющую мелодию, которую, заметив их, вдруг выдул трубач, они пару раз прошлись новомодным чарльстоном. Раздались аплодисменты.
Зиночка и ее кавалер скромно поклонились, а оркестр, словно успокаивая общество, снова повел мелодию медленную и тягучую.
Опираясь ладонью на руку приятеля и слегка покачиваясь в танце, Зиночка исподволь рассматривала окружающих — и танцующих, и сидящих за столиками.
Ну кто же? Кто? У высокого худого брюнета слишком умное лицо. Не подойдет. Грустный грузный человек, не поднимающий глаз от блокнота, — нет, от него жди неприятностей. С потными толстяками, блефующими друг перед другом россказнями о своих деловых и мужских победах, просто не дружим. А вот невысокого роста бородач рыжеватого окраса за столиком в углу, что радостно предлагает обществу не стесняться в выборе блюд и напитков, может оказаться хорошим кандидатом. Дружелюбный, собранный. А в глазах скрыта тоска.
Зиночка остановила пробегавшего мимо официанта.
— Кто таков? — спросила она, указав на бородача.
— Илья Ильич Дик. Из Екатеринбурга-с. Золотой человек-с. Владелец приисков.
Дирижер схватил мелодию в кулак — на мгновение оркестр смолк, и только звенели мельхиоровые ножи, вилки, ложечки да отзывались фарфоровые тарелки.
Воспользовавшись паузой, Зиночка с кавалером вернулись за столик.
«Пора действовать», — сказала себе Зиночка.
Шепот, несколько взглядов. Лукьянов мялся — в поручении Зиночки скрыта большая неловкость. Но Зиночка нахмурила ровные брови, и Лукьянов отправился к бородачу.
В этот момент оркестр снова завертел соблазнительную мелодию.
«Ах, как бы взлететь, простучать каблучками по столам, сбить спесь с этих… — забилось в голове у Зиночки. — Пируэт, еще один…» Но она лишь сжала и разжала кулачки, спокойным движением поправила волосы, утянутые лентой к затылку, и, встав, оглядела стол: ничего не забыто?
Лукьянов между тем, растерянно извиняясь, краснея и откашливаясь, выдавал свои карты внимательному господину с рыжеватой бородкой.
— Совершенно не хватает расплатиться за ужин… Студенческая вечеринка… — бормотал он. — Праздновали выход моей первой научной статьи. Физическая наука перевернет двадцатый век, точнее свернет его жгутом, если угодно. Завтра же днем в вашу контору собственноручно… Спасете от унижения…
И пока Лукьянов принимал от нового знакомого, уральского заводчика Дика, стопочку купюр, остальная компания перебралась в вестибюль, чтобы не маячить перед глазами благодетеля.
— Дал?
Лукьянов победоносно кивнул. Фальцман прыснул. Румяная дурочка Зимина так ничего и не поняла.
Зиночка едва сдерживалась, чтобы не подпрыгнуть от радости. Она сама придумала план! И он работает! Странно, но работает! Однако не надо подавать виду. И не надо расхолаживать Лукьянова.
— Значит, завтра встречаемся с господином Диком?
— Си, мон женераль! — Лукьянов откозырял Зиночке, и та, растаяв, заговорщицки улыбнулась.
— Где?
— Около Центрального почтамта на Мясницкой. Ну-с, барышни, на сегодня, кажется, все. Однако я обещал родителям мадемуазель Зиминой доставить ее домой в целости и сохранности.
— А я… — растерянно пролепетал Фальцман, глядя на Зиночку и заливаясь краской. — Мне можно…
— Тебе дописывать завтрашний доклад. Я доберусь сама, — сказала Зиночка.
И под редким снежком, похожим на театральную вату, четверка разлетелась в разные стороны.
На следующий день, незадолго до полудня, Зиночка и Лукьянов поднимались по массивной лестнице Центрального императорского почтамта, где у господина Дика были арендованы комнаты под московскую контору.
— Какие пропадают интерьеры! Здесь можно было бы удивительно фильмировать оперу! — воскликнула вдруг Зиночка, воздев руки к помпезным плафонам ламп и мраморным изваяниям, равнодушно поглядывающим из углов. — Послушай, какое удивительное эхо!
— Фильмировать оперу? Какая нелепая идея для молчащего кино. А арии зрители будут сами воспроизводить по памяти или им при входе будут выдавать партитуры? — отозвался Лукьянов. — А может, каждую залу снабдят патефоном и в темноте специально обученный человек будет менять пластинки!
— Ты думаешь, фильм никогда не станет звуковым? И персонажи всегда будут носиться по экрану, как стая немых рыб? Лишь рты открывать и моргать? — Зиночка остановилась возле мраморного римлянина и попыталась заглянуть ему в глаза.
Говорила она тихо и скорее со статуей, чем с Лукьяновым. Поэтому никто ей не ответил.
Господин Дик был ужасно рад видеть своих новых молодых знакомых. Отталкивал конверт, который протягивал Лукьянов. Звал секретаря и хотел немедленно устраивать чаепитие. Говорил, что сидит в столице уже месяц, кроме деловых партнеров, знакомствами не обзавелся, семья далеко — в Екатеринбурге, — дел-то много, много и художественных интересов, но если правду — одиноко! Чертовски одиноко!
— И столица ваша — колкая, неуютная для чужаков. — Дик пытался усадить гостей в кожаные кресла, да поглубже — чтоб не выбрались, — вдавить пирогами, явившимися целой горой на большом блюде.
— А хотите, мы покажем вам Москву? Прямо сейчас! Ведь сегодня пятница, вероятно, дела ваши конторские уже сворачиваются! — заученно, как велела Зиночка, бубнил Лукьянов, поглощая третий пирожок с капустой.
Зиночка церемонно откусывала от кругляша с яблоками, строго поглядывая на Лукьянова: «Наконец-то обжора вспомнил, зачем пришли. Договорились же, что он начинает разговор!»
Дик легко согласился. И скоро в арендованном им авто они катили по Покровскому бульвару в сторону Кремлевской набережной.
Как-то так получилось, что руководство поездкой незаметно взяла на себя Зиночка. Она бросалась то к левому окошку, то к правому, указывала, рассказывала, требовала остановиться и посмотреть на башенку, балкончик, барельефчик.
— Пожалуйста, водитель, притормозите! Выйдем из машины — по этой лестнице надо подняться всего на несколько ступенек — смотрите, какой вид! Как ложится свет! Разве не прекрасно розовеет эта стена, будто затканная шелком? — нежно свиристела она, вроде ни к кому не обращаясь, а разговаривая с веселым воздухом, колоннадой, скульптурной головкой, украшающей фасад.
Ее шерстяная шляпка давно была скинута и валялась на сиденье автомобиля. Кудри, как и накануне, были затянуты наверх и схвачены лентой в узел — с такой прической лицо Зиночки выглядело сосредоточенным и немножко удивленным. Взгляд обгонял машины, трамвай, дребезжащий вдоль бульвара, ворон, что перескакивали с ветки на ветку.
