Розалин Майлз - Королева
Крепенький мальчуган…
— Хорошо, милорд. — Комендант поклонился, заколебался, потом нерешительно начал, глядя на Робина, но постоянно кося в мою сторону:
— Милорд, муж леди, молодой граф Гертфорд, денно и нощно молит допустить его к жене. Он говорит, кого Бог соединил, человек да не разлучает. Молодые супруги, сэр, безумно любят друг друга. А теперь, когда родился младенец, такой ладный, хорошенький малыш…
— Убирайтесь прочь! Ее Величество подумает об этом на досуге. Покуда же у вас есть приказ, который гласит — держать их врозь!
— Как скажете, милорд. Ваш слуга. Ваше Величество. — Судя по застывшему лицу и спине, он надеялся услышать нечто совсем другое. Но Робин сказал именно то, что хотела я.
Там, за дверью, весь двор, надо думать, уже точил зубы на лакомый кусочек новостей. Здесь, неподвижные, как статуи, стояли Кэт и Парри, Мария Сидни и Кэт Кэри, Эшли, муж Кэт, Ноллис, Хансдон и мои телохранители.
Темная, обшитая дубом стена, казалось, надвигается на меня. Я не знала, куда деться от глаз, от множества устремленных на меня глаз…
Робин поклонился и коснулся моей руки.
— Ваше Величество, не желаете ли прогуляться? Подышать свежим воздухом?
Возле реки было прохладнее, воды катились медленно и величаво. Берега обступил высокий камыш и ворсянка, птичьи выводки, вполне оперившиеся к концу лета, не замечая нас, деловито сновали туда-сюда. На деревьях нежно щебетали пеночки. Мы остановились передохнуть на берегу, возле купы плакучих ив. Робин махнул свите, чтобы отошли. Сам он стоял чуть поодаль от меня, молчал и выжидательно смотрел, готовый сразу откликнуться на мои слова.
— Нам придется послать во Францию людей, не только деньги, знаете? — пролепетала я. — Гугенотам надо оборонять Дьеп и Руан, они обещали нам Гавр, пока мы не завладеем Кале… Они просят сто сорок тысяч крон, а потом еще триста тысяч, все золотом, и десять тысяч солдат, мы сможем набрать шесть, если я продам принадлежащие короне земли! Надо подготовить флот для перевозки войск, и, разумеется, если мы это сделаем, начнется настоящая война, я не смогу оставить Лондон и встретиться с кузиной Марией, Йоркская встреча срывается…
В сумятицу моих мыслей ворвался голос коменданта: молодые супруги безумно любят друг друга.
Моя болтовня оборвалась.
Такой крепенький мальчуган…
Слезы хлынули рекой, и, подобно реке, я не могла остановиться. Он по-прежнему молчал, но глаза его темнели с каждой секундой. Солнце за деревьями стояло высоко, наши тени съежились У ног. Наконец он первый нарушил молчание:
— Мадам… миледи… скажите, что вас гнетет, чтобы я попытался по мере сил поправить вашу беду.
— О, Робин!..
Я была так одинока — всю мою жизнь…
У Марии был муж и скоро будет другой, у Екатерины — муж и ребенок, у меня — никого…
— Ваше Величество, моя жизнь, мои силы в вашем распоряжении…
Неужели он снова читает мои мысли?
— Более того, мадам… — Он осекся, покраснел под цыганским загаром, потом вскинул голову. — Я осмелюсь открыть свое сердце, и будь что будет. В распоряжении Вашего Величества не только моя жизнь, но и моя душа… моя безграничная любовь…
— О, Робин! — Я всхлипнула, как ребенок, ноги у меня подкосились, и я рухнула без чувств.
Глава 12
Я спела? Или мне это пригрезилось?
Через секунду я снова пришла в себя. «Сидни, оставьте шнуровку в покое, она совсем не давит, это полуденный жар, всего лишь жар…»
Жар страсти — жар торжества — он меня, любит! Все во мне пело…
— Ваше Величество, вы вся в огне, лоб горит!
Милое бледное личико Марии Сидни полной луною расплывалось перед глазами. Она так похожа на Робина — или это Робин? Пахнуло сырой землей. Я лежала на траве. Где мой лорд?
— Послали за носилками… сейчас Ваше Величество доставят домой…
Я мучительно повела глазами. Вот и он, на коленях рядом со мной, лицо искажено досадою и тревогой.
— Что я за негодяй, потащил вашу милость невесть зачем в такое пекло!
— Нет, Робин, нет! — Я почувствовала прилив сил. — Со мной все в порядке! — Я с трудом села, Робин и Сидни помогли мне встать.
Однако я с благодарностью опиралась на Робинову руку, покуда мы медленно брели назад, с благодарностью чувствовала его жаркое пожатие, счастливая тем, что между нами произошло.
Ибо теперь я увидела ясно: моя любовь к нему не умерла, никогда и не умирала, это было временное затмение, вызванное прошедшей между нами зловещей планетой. А теперь мы вернулись на предписанные сферы, любовь наша засияла вновь, и мы сторицей вернем все, что потеряли, все упущенное время. Теперь я могу показать, как я его ценю — его правдивый рассказ о Екатерине, его терпеливо ждавшую до сего дня любовь.
Однако почему я не чувствовала всей полноты счастья? Почему день за днем у меня раскалывалась голова и летний жар преследовал меня повсюду?
— Вашему Величеству нездоровится?
Тревога Марии Сидни выражала ее заботливую натуру, но вызывала у меня лишь беспричинную досаду.
— Ничего подобного. Сидни. Я совершенно здорова! Просто это бабье лето меня утомило.
А сейчас слишком жарко для начала октября…
Идемте, Робин! Хорошая прогулка — и все как рукой снимет.
Мы вышли в осенний золотисто-бронзовый парк… Робин рядом — чего еще желать моему лихорадочно бьющемуся сердцу? Однако я по-прежнему не могла стряхнуть непривычную сонливость, этот досадный жар. А солнце, похоже, начало клониться к западу раньше, чем я думала, потому что внезапно резко похолодало.
Я задрожала. Робин изумленно и раздумчиво смотрел на меня. «Быстрее! — велела я. — Быстрее, чтобы разогнать кровь!»
И к тому времени, как мы вернулись во дворец, кровь моя изрядно разогрелась.
— Вот видите, — рассмеялась я в кислое лицо Робина. — Теперь перед ужином я приму ванну и выйду к вам свежая, как сад тюдоровских роз, — вы решите, что время побежало вспять и наступил июнь!
— Ванну?
Это Кэт.
— Мадам, одумайтесь! Вы принимали ванну меньше года назад! И после прогулки — об этом не может быть и речи!
— Кэт, ванну! — Приказ прозвучал визгливее, чем мне хотелось. — Я приму ванну!
И пусть поварята нагреют воду погорячее!
Поварята расстарались. Лежа в большой медной, покрытой латунью ванне, я видела, как мое алебастрово-белое, словно предзакатный небосвод, тело идет безобразными красными пятнами.
— Парри! Кэт!
Они были рядом, служанки держали наготове большие, как скатерть, прохладные белые салфетки, но обе дамы смотрели на меня как-то странно.
— Вашему Величеству следует лечь в постель.
Голос Кэт не допускал возражений. Почему она такая хмурая, такая старая и встревоженная?
