Роберта Джеллис - Рыцарская честь
— Роджер, не надо… Ты обещал не принуждать меня… — Элизабет силилась говорить так, чтобы в голосе не звучало открытой мольбы.
— Если бы ты не хотела… Ты не обманешь меня. Не важно, что говорит твой язык; глаза и руки — все говорит мне другое. Элизабет… — Он осторожно придвинулся к ней, боясь испугать и обратить ее в бегство. Он мог бы разом овладеть ею; теперь она уже ни за что не убежит, ни от него, ни от кого другого.
— Ты, возможно, прав, Роджер, — прошептала она. — Но не делай этого. Не лишай меня девственности до свадьбы. Не топчи моего достоинства.
Достоинство — вот что он любил в ней, что выделяло ее из всех женщин. На ее достоинство он посягнуть не мог.
— Но скажи мне, чего ты хочешь. Дай мне услышать, что ты любишь меня, что ты хочешь меня, и я оставлю тебя в покое. Мне нелегко отпустить тебя так, дай мне хоть что-нибудь.
Он просил очень многого! Сказать это для ее гордости было даже труднее, чем просто уступить. Не желая того, он сыпал соль на живую рану. Глаза Элизабет сверкнули, как вдруг вспыхивает пламя в очаге.
— Да, я хочу. Я греховна, моя воля не так сильна, как моя страсть, поэтому я хочу. Мое тело в твоих руках. Как бы я ни сопротивлялась, ты всегда победишь, потому что желание за тебя, тут я бессильна. Но знай, душа моя этого не хочет, и чем сильнее твое желание владеть мной, тем больше, мне кажется, я ненавижу тебя, себя и все, что связывает нас.
Херефорд смотрел на Элизабет в растерянности.
— Элизабет, Элизабет!
Но ни сил, ни воли у него уже не оставалось. Она беспрепятственно ушла, оставив его с такой болью, какой он еще не испытывал.
Глава пятая
Последующие шесть дней стали настоящим кошмаром для всех активно вовлеченных в этот, как выражалась про себя леди Херефорд, «несчастный брак». Особенно кошмарными они были для самого Херефорда, все существо которого оказалось расколотым надвое, к чему он совершенно не был приспособлен. Для большинства своих гостей он оставался Роджером-сумасбродом, но голова его была все время занята подготовкой заговора, и душа разрывалась от этого. С Элизабет, которая могла бы значительно облегчить ему тяжкое бремя бесконечных переговоров с придворными, хорошо ее знавшими и по старой памяти ей доверявшими, они оказались в полном отчуждении. А в довершение ко всему он полностью увяз в этой проклятой ежедневной охоте и вынужден был убивать столько всякого зверья, что даже такой заядлый охотник-спортсмен, как Честер, разбуженный утром ехать в поле накануне самого дня свадьбы, простонал, что больше в жизни никогда на охоту не пойдет.
— Это уже не спорт, — ворчал Честер за завтраком, — мы обычные мясники, которые режут скот на бойне.
Херефорду, который сидел рядом с поникшей головой и не мог есть от усталости, слова тестя показались вещими. Вот к чему, он идет: стать мясником; сначала резать животных, потом — людей. Правда, в первом случае еще был какой-то смысл. «Что, так и придется всю . жизнь быть по локоть в крови? Спятил, — решил он про себя, — я просто спятил: ну что тут такого, если проливается немного крови? Она льется, когда охотишься ребенком и когда сражаешься взрослым. Что тут такого?» Он безжалостно гонял своих бестолковых сестер, заставляя отмывать себя и чистить свою одежду, при этом оставался глух к мольбам освободить их от услужения многочисленным съезжающимся гостям; проклинали его на чем свет и сквайры, вынужденные до поздней ночи скоблить его доспехи и охотничьи принадлежности, но от ощущения и запаха крови избавиться было невозможно. Он чувствовал себя куклой в руках циркачей, наезжавших иногда потешить своими представлениями; он, как их набитые шерстяным и тряпичным хламом балаганные чучела, смеялся и хороводился со своими гостями и чем дальше, тем больше страшился, что наступит момент, его мягкая набивка без костей не выдержит, и он развалится бесформенной кучей.
Этот вечер был самым тяжелым. Слушая громкий нервозный смех своего жениха, Элизабет в который раз пожалела о сгоряча сказанных словах. Всю неделю она безжалостно корила себя за многое, о чем Роджер и подозревать не мог. Не раз и не два пыталась она заговорить с ним наедине, но он уклонялся от разговора о личном, оставаясь неизменно мягким, галантным и пугающе веселым, хотя глаза были, как голубой лед, чистый, холодный и непостижимый. Элизабет проглотила набегающие слезы и сидела, опустив глаза, стараясь не показывать их сидящим рядом женщинам.
— Элизабет, — донесся резкий голос мачехи, — леди Херефорд обращается к тебе!
— Извините, мадам, я не слышала.
Женское общество заулыбалось с пониманием; леди Херефорд повторила свой вопрос: просто так, любопытства ради, в чем Элизабет будет завтра утром одета? Она отвечала машинально, не задумываясь, и ничего не слышала, кроме смеха Херефорда. Очнулась она, когда маленькая теплая ладонь коснулась ее холодной руки, и Элизабет встретилась взглядом с большими зелеными глазами леди Сторм. Элизабет целыми днями избегала смотреть в глаза других женщин, где виделось столько презрения, сочувствия и зависти, что ей трудно было удерживаться от резкости. А в глазах Ли она прочитала совсем другое — предостережение — и стала прислушиваться к разговору, который оказался важным.
— Она нервничает, бедняжка, — говорила леди Херефорд, причем голос ее звучал искренне. Она не любила Элизабет и, хотя не совсем убежденно, считала, что никогда не полюбит, но задумка Херефорда срабатывала. Многим другим Элизабет так не нравилась, что леди Херефорд оказалась вынуждена взять выбор сына под свою защиту, и эта оборонительная мера отвоевала в ее сердце местечко для Элизабет. — Роджер все время говорит о таких загадочных вещах, что я и сама стала нервничать. Неудивительно, что девочка расстроена. Подумать только, вовлечь ее в спешное бракосочетание и сразу обещать умчаться куда-то, когда супружеские отношения только…
— Совсем нет, мадам, — вмешалась Элизабет, — он ничего не говорил об отъезде из Херефорда, кроме, конечно, поездки в мои родовые имения. Правда, его светлость, — она смущенно засмеялась, — любезно позволил мне остаться дома в такую погоду, но я не допущу этого и поеду с ним.
Новая волна улыбок и киваний обежала кружок дам. Разумеется, Херефорд и не помышлял отказываться от свободы уезжать, когда ему захочется, и уже подумывал, как сделать супружеские узы наименее обременительными в этом отношении, хотя, с другой стороны, леди Херефорд столь же старательно пыталась всячески удержать свое сокровище дома. Элизабет понимала замысел их обоих и не возражала ради доброго дела, если характер мужа будет очернен, а над ней самой немного посмеются. Элизабет быстро оглядела слушающих, приготовившись ответить на любое замечание, но тут к ней придвинулась Ли и нежным голоском тихо, но слышно для всех проговорила:
