Светлана Берендеева - Княжна
– Ладно, пошлю за Шафировым, чтоб сегодня же приехал. Да как готово будет, надо сразу отдать писцам, чтоб роли расписали – актёрам раздать. Государь говорит, скоро отбываете, до отъезда представление дать надо.
Мария села за писание перевода сразу. Занятие оказалось кропотливым, мешкотным, продвигалось медленно. Приехал Шафиров, потолковали с ним об неясных местах. Потом за обедом Пётр Павлович с большой похвалой отозвался об её смекалке и словесной живости.
После обеда все отправились кататься, учить дам верхом ездить. Мария же отговорилась, что уж умеет на лошади, и по-дамски и по-кавалерски, опять за пиесу села. Она сама не ожидала, что это занятие так её за живое заберёт – прямо не оторваться. К вечеру первая часть готова была, и обрадованная Наталья Алексеевна сказала, что завтра писцов из Приказа возьмёт, чтоб сразу за Марией перебелять и на роли для актёров расписывать.
Ужинать Мария не ходила – есть не хотелось и не хотелось от писания отрываться. Но после ужина оторваться всё же пришлось: Нина с Варенькой захлопнули стоявшую перед ней чернильницу, вытащили из перепачканных пальцев перо.
– Хватит, целый день сидишь, смотри, скрючит тебя, как старую бабку.
Они пересадили её из-за стола на диван и принялись наперебой рассказывать, как учились сидеть в седле, как боялись, как падали, как смешно визжала царевна Катеринка, а царевна Прасковья так и не смогла нисколько проехать – едва только её сажали на лошадь, начинала кричать, что ей страшно, и просилась вниз.
– У меня лучше всех получалось, – хвасталась Нина, – я четыре полных круга проехала. Меня Пётр Алексеич очень хвалил и сам с седла на руках снял и до возка пронёс.
Нина сделала многозначительное лицо.
– Он такой сильный. И знаете, у него такие горячие руки, прямо сквозь платье прожигают.
Она помолчала, глядя на подруг, и медленно с расстановкой произнесла:
– В нём чувствуется мужская сила. Я думаю, такой мужчина может покорить любую женщину.
В ответ подруги посмотрели на неё удивлённо и с любопытством, а Варенька даже фыркнула, не удержавшись.
Продолжения этот занятный разговор не получил, так как их позвали в большой дом в фанты играть. Такие вечерние занятия уж с год как царевна Наталья и царица Прасковья завели, и Пётр их очень в этом одобрял. На вечерах этих танцев не было, а велись пристойные беседы и игры тихие. Вина не пили, а подавали кофий и для стариков сбитень. Здесь разговаривали о государственных и торговых делах, а бывало, и по сватовству сговаривались.
Вот и сегодня, как торопливо рассказывала по дороге всезнающая Варенька, будут переговоры о замужестве царевны Екатерины Иоанновны. К государю с предложением о браке с его племянницей явился посланный от какого-то немецкого герцога. Это было ещё не сватовство, а только предварительные переговоры, неофициальные. Потому и принимали посланника не по-парадному, а на домашнем вечере, попросту.
В гостиной возле цариц Прасковьи и Марфы уже сидел меленький худенький немецкий барон с чисто промытыми розовыми морщинами. Наталья Алексеевна издали увидела в руке Марии исписанные листы и кивнула ей подойти сразу после представления важному гостю. Они уселись в уголке и занялись пиесой, благо царица Прасковья приняла всё внимание барона. Вскоре явился Пётр с Екатериной и целой свитой сановников, и царевна увела Марию в свои комнаты – без одной царской особы и одной фрейлины в такой толпе вполне могли обойтись.
Мария не переставала удивляться тому, как верно понимала царевна Наталья её неуклюжие, хотя и старательные переложения на русский язык труднопереводимых изысков француза Мольера. Понимала и подбирала верные слова, да ещё и в стихи их складывала. А сколько всего знала она, эта необычная для России царевна с внимательным взглядом окружённых тенями глаз.
Они опомнились только когда стали гаснуть оплывшие свечи, а вызванная горничная девка явилась заспанная и с распущенной косой.
– Господи, уже полночь! Засиделись мы с тобой, Маша. Ложись у меня, куда ты пойдёшь так поздно.
– Идти-то рядом, Наталья Алексевна, мигом добегу.
– Ну, смотри. Счас кликну проводить тебя. А если у вас уж спят и заперлись, так возвращайся, в своей спальне положу тебя, а хочешь – в соседней комнате, рядом с племянницами.
Во флигеле спали, но не все. Катерина, хоть и в ночном уборе, была не сонной и обрадовалась приходу Марии.
– Я думала, ты спать легла у царевны. Неужто до сих пор всё писали?
– Интересно очень. А Наталья Алексевна так складно стихи умеет сочинять – заслушаешься.
– Да, она умная. И добрая. Как дочек-то моих… – Катерина на полуслове остановилась и, прикусив губу, с шумом набрала воздух.
– Что ты, Катюша?
Мария поддержала её под локоть.
– Голова болит. Вот и заснуть не могу.
Катерина перевела дух и посмотрела жалобно.
– Посиди со мной. Или ты спать хочешь?
– Посижу, конечно. Только сначала взвар тебе от головы сделаю. Я эту траву Вареньке даю, у неё болит иногда. Ты ляг, я мигом.
Потрясти за плечо в девичьей сонную Глашу и приказать ей сделать кипятку, да отсыпать из своих мешочков по щепотке сушёных трав в ступку было недолго. А толочь травы, пока кипяток не поспел, Мария села у изголовья лежащей поверх покрывала Катерины. Той и в самом деле было худо: всегда румяное лицо как мукой обсыпано, под глазами тёмнели круги.
– А доктор смотрел тебя? Может, послать за ним?
– Не надо, не смыслит он в моих хворях.
Голос у Катерины слабый, дышит прерывисто, будто зажимает её что внутри. Мария вгляделась в расширенные глаза, искусанные губы.
– Катя, у тебя ещё что-то, кроме головы, болит?
Катерина молчала, взгляд беспомощный.
– Лучше скажи, а то я тебе не те травы дам, так и хуже может быть.
Катерина прошептала еле слышно:
– Живот. И спина. В пояснице. Ты – девица, не поймёшь.
– При чём тут девица, так и у девиц бывает, особливо ежели телом квёлые. Ну, это моё лекарство тебе в самый раз, только ещё одной травки добавлю. Сейчас принесу.
Мария поднялась идти к себе за травой и задумчиво проговорила:
– Странно, у тебя тело такое сильное, а немочь, как у худосочной перестарки.
И, не дойдя до двери, резко повернулась и подбежала к кровати.
– Катя, ты уж не в тяжести ли?
Катерина отвела глаза.
– Да.
– Давно?
– Нет, месяца два ещё.
– Ох ты Господи, бедная моя. Ляг на живот, да халат-то сыми.
Та с кряхтением перевернулась.
– Что ты об этом знать можешь…
– Не только то человек знает, что сам испытал. Можно и в учении знания получать. Говорила я тебе, что меня знахарка наша деревенская учила. Она очень хорошо тело человеческое ведает и любую хворь побороть может. К ней за много вёрст люди приходят, и всем помогает. Про неё говорят, она с нечистым водится, а я не верю. От нечистого добра людям не бывает. Я думаю, она от древних дохристианских времён своё мастерство ведёт. Тогда люди ближе к натуре были, знали, что человек не сам-отдельный, а вместе со всем сущим одно целое.
