Анн Голон - Анжелика. Тени и свет Парижа
— Где ты живешь, Барба?
— Здесь, на чердаке.
В комнату вошел владелец «Храброго петуха» в своем сбившемся на бок колпаке.
— Так-так, что это вы тут делаете? — спросил он, еле ворочая языком. — Давид, тебя требуют клиенты… Птица скоро будет готова, Барба? Честное слово, я один должен крутиться, пока вы тут прохлаждаетесь… А нищенка чего тут ошивается? Убирайся, брысь, пошла вон! И не пытайся стянуть у меня каплуна…
— Ой! Госпожа!
Но в тот вечер Анжелика была в боевом настроении. Она уперлась кулаками в бока и выложила весь словарный запас Польки.
— Захлопни пасть, жирная бочка! На кой черт мне сдались твои старые картонные петухи? А ты, юный девственник, изнывающий от похоти, лучше опусти свои гляделки и закрой хлебало, если не хочешь схлопотать по морде…
— Ой! Госпожа! — в ужасе вскрикнула Барба.
Анжелика воспользовалась тем, что оба мужчины остолбенели от неожиданности, и шепнула служанке:
— Я подожду тебя во дворе.
Чуть позже, когда появилась Барба с подсвечником в руке, Анжелика поднялась вслед за ней по старой расшатанной лестнице на чердак, который хозяин Буржю сдавал служанке за скромную плату.
— У меня здесь очень бедно, госпожа, — смущенно произнесла Барба.
— Ничего. Я знакома с бедностью.
Анжелика скинула башмаки, чтобы насладиться прохладой каменного пола, и уселась на постель — обычный соломенный тюфяк без покрывала, установленный на четырех ножках.
— Не сердитесь на мэтра Буржю, — начала Барба. — Он неплохой человек. Но после смерти жены он помешался от горя и запил. Поваренок — его племянник. Хозяин привез парнишку из провинции, чтобы тот помогал ему, но он не очень-то расторопен. Вот дела и идут из рук вон плохо.
— Если тебя не обременит, Барба, — попросила Анжелика, — позволь мне провести здесь ночь. Завтра на рассвете я пойду навестить детей. Могу ли я разделить с тобой постель? Мне нужно отдохнуть.
— Госпожа окажет мне честь.
— Честь, — горько усмехнулась Анжелика. — Посмотри на меня и больше не произноси этого слова.
Барба разрыдалась.
— Ох! Госпожа, — бормотала служанка. — Ваши прекрасные волосы… роскошные волосы! Кто же их вам теперь расчесывает?
— Я сама… иногда. Барба, перестань так горько плакать, я тебя прошу.
— Если госпожа мне позволит, — шептала служанка, — у меня есть щетка… Я могла бы… воспользоваться случаем, что я рядом с госпожой…
— Если хочешь.
Умелые руки начали распутывать чудесные пряди, отливающие теплым золотом. Анжелика закрыла глаза. Сколь велика власть обыденных жестов! Заботливых рук служанки оказалось достаточно для того, чтобы вернулась атмосфера уюта, которая, как казалось, исчезла навсегда. Барба шмыгала носом.
— Не плачь, — повторила Анжелика, — все это когда-нибудь закончится… Да, я верю, что кончится. Не сейчас, но я уверена, придет день… Ты не можешь понять, Барба. Это какой-то дьявольский замкнутый круг, из которого только один выход — смерть. Но я начинаю верить, что мне удастся вырваться. Не плачь, Барба, моя добрая девочка…
Ночь они провели бок о бок. Барба вставала на работу с первыми лучами солнца. Вслед за служанкой Анжелика проскользнула на кухню трактира. Барба заставила бывшую хозяйку выпить подогретого вина и дала ей в дорогу два маленьких пирожка.
Анжелика отправилась в Лоншан. Она миновала ворота Сен-Оноре и по песчаному променаду, который называли Елисейскими полями, пришла в деревню Нёйи, где, как уверяла Барба, и находились дети. Молодая женщина еще не знала, что она собирается делать. Взглянуть на мальчиков издали? И, если вдруг Флоримон, заигравшись, подойдет к ней поближе, можно предложить ему пирожок…
Анжелика узнала у прохожих, где находится дом мамаши Маво. Около дома, в пыли под присмотром девчушки лет тринадцати играли дети. Малыши были довольно грязными и неухоженными, но выглядели здоровыми.
Но Маркиза Ангелов напрасно пыталась распознать среди них Флоримона.
Наконец из дома вышла дородная женщина в грубых деревянных башмаках, и Анжелика, догадавшись, что это и есть кормилица, решилась зайти во двор.
— Я бы хотела увидеть двоих детей, которых вам доверила мадам Фалло де Сансе.
Крестьянка, темноволосая мужеподобная баба, оглядела Анжелику с нескрываемым недоверием.
— Может, вы принесли деньги, которые мне задолжали?
— Так, значит, вам задолжали с оплатой?
— Если бы только задолжали! — взорвалась женщина. — Тех денег, что мне дала мадам Фалло, и тех, которые потом принесла служанка, хватило только на месяц. А потом — дудки, ни шиша! Я отправилась в Париж разобраться, в чем дело, но Фалло переехали. Вот и манеры этих прокурорских ворон!
— Где они? — спросила Анжелика.
— Кто?
— Дети.
— А я-то почем знаю? — кормилица пожала плечами. — У меня и без них полно хлопот, я занимаюсь карапузами, за которых мне платят.
Тут подошла девочка-подросток и быстро проговорила:
— Маленький там, я покажу.
И она повела Анжелику через двор к хлеву, где были привязаны две коровы. За яслями обнаружился ящик, в глубине которого лежал приблизительно полугодовалый ребенок. Малыш был совершенно голым, если не считать грязного лоскута на животе, край которого он с жадностью сосал.
Анжелика схватила ящик и потащила его в фермерский дом.
— Это я отнесла его в хлев, потому что ночью там теплее, чем в подвале, — прошептала девчушка. — Малыш весь покрыт коростой, но он не худой. Утром и вечером я дою коров и каждый раз даю ему немного молока.
Ошеломленная Анжелика смотрела на младенца. Это жалкое создание, все покрытое гнойниками и паразитами, не могло быть Кантором! И к тому же Кантор родился со светлыми волосами, а кудри этого малыша были совсем темными. В этот миг мальчик открыл светлые глазки.
— У него зеленые глаза, как у вас, — заметила девочка. — Вы его мать?
— Да, я его мать, — ответила потрясенная Анжелика. — А где же старший?
— Должно быть, в собачьей конуре.
— Жавотта, не суй нос не в свое дело! — крикнула крестьянка.
Она неприязненно наблюдала за перемещением Анжелики и девочки-подростка, но не мешала, втайне надеясь, что эта жалкая нищенка все-таки принесла деньги.
Анжелика, неся ящик с малюткой, пошла за девочкой.
В конуре сидела огромная сторожевая собака, чрезвычайно злобная на вид. Чтобы ее выманить, Жавотте пришлось прибегнуть к всевозможным ухищрениям и посулам.
— Фло всегда прячется за Пату, потому что он боится.
— Боится чего?
