Виктория Холт - Слезы печали
— Это не вполне подходящая партия, — сказала она.
— Но, Харриет…
Она резко повернулась ко мне.
— Достаточно подходящая для меня, ты это хочешь сказать? Для ублюдочной бродячей актрисы… Верно?
— Харриет, как ты можешь так говорить!
— Ты собираешься выйти замуж за отпрыска старинного рода. Со временем у него будут деньги и титул. Леди Эверсли — это просто здорово! Ты дочь крупного военачальника. Ну, а мне сойдет, что угодно.
— Но он из хорошей семьи, Харриет. Это симпатичный молодой человек.
— Третий сын. Без средств к существованию.
— Но Эверсли, судя по всему, считали его достойным женихом для Карлотты. В голосе Харриет вдруг появились ядовитые интонации.
— Им пришлось сильно потрудиться, чтобы найти для Карлотты хоть какого-нибудь жениха. Они дали бы за ней приличное приданое. После их возвращения в Англию Чарльзу Конди была бы обеспечена безбедная жизнь.
— Это доказывает, что он поступил благородно, оставив ее. Я имею в виду, что вначале он, кажется, действительно был влюблен.
— Дорогая Арабелла, нас сейчас интересуют не его мотивы поведения, а мои. Когда я выйду замуж, то это будет кто-то, равный твоему прекрасному жениху.
— Знаешь, Харриет, временами я просто не понимаю тебя.
— Так же, как и я тебя, — пробормотала она.
Потом она успокоилась и больше ничего не говорила, но уже сказанное ею успело вывести меня из душевного равновесия, и первое, яркое ощущение счастья больше не возвращалось ко мне.
Я также заметила, что, хотя Карлотта держалась бодро, за всеми ее усилиями сохранить видимость благополучия скрывалась печаль. Мое счастье было омрачено. Я хотела выразить ей свое дружеское расположение, но это было нелегко сделать. Карлотта укрылась за непроницаемой стеной.
Через два дня после отъезда Чарльза, когда разъезжались последние гости, я поднялась по винтовой лестнице в смотровую башенку. Я ждала гонца с письмами от родителей, а оттуда местность просматривалась до самого горизонта.
Наверное, надеяться на получение ответа было еще рановато, но я хотела взглянуть просто так, на всякий случай.
Наверху была дверь, ведущая к каменному парапету, за которым стена круто обрывалась до самой земли. Не знаю, что заставило меня выйти туда. Наверное, какой-то инстинкт, но я благодарю Бога, что догадалась это сделать.
Там была Карлотта. Ее руки лежали на каменном парапете. И тут меня поразила ужасная мысль: она собирается броситься вниз.
— Карлотта! — воскликнула я дрожащим от страха голосом.
Она сделала шаг вперед и остановилась. Я похолодела от ужаса, понимая, что она может спрыгнуть со стены раньше, чем я успею схватить ее.
— Нет, Карлотта, нет! — закричала я.
К моему облегчению, она обернулась и взглянула на меня.
Никогда в жизни мне не доводилось видеть на человеческом лице столько страдания, и я тут же ощутила, что чувство жалости к ней смешивается у меня с чувством раскаяния: ведь и я до некоторой степени несла ответственность за несчастье, которое обрушилось на нее. Именно я привезла Харриет в замок Туррон. Если бы не Харриет, сейчас Карлотта была бы счастливой девушкой, помолвленной с любимым человеком.
Я подбежала и схватила ее за руки.
— О, Карлотта! — только и сказала я, но она, должно быть, ощутила глубину моих чувств, ибо они нашли в ней отклик.
Действуя по наитию, я обняла ее, и она на мгновение прижалась ко мне. Затем она отстранилась, и на ее лице вновь появилось обычное холодное выражение.
— Не знаю, что пришло тебе в голову… — начала она.
Я покачала головой.
— О, Карлотта, — воскликнула я, — я понимаю! Я все понимаю!
Ее губы слегка задрожали. Я почувствовала: сейчас она начнет рассказывать мне, что любовалась открывающимся отсюда видом и удивлена, почему я повела себя так странно. Затем она сжала губы, и в ее взгляде появилось презрение… презрение к себе. Карлотта была из тех, кто презирает ложь. Она не умела притворяться.
— Да, — сказала она, — я собиралась броситься вниз.
— Слава Богу, что появилась я.
— Можно подумать, что тебя это действительно волнует.
— Конечно, волнует, — ответила я, — ведь я собираюсь стать твоей сестрой, Карлотта.
— И ты знаешь причину?
— Да.
— Чарльз уехал. Оказывается, он не любил меня.
— Возможно, и любил, но его сбили с толку.
— Ну зачем она приехала сюда?
— Ее привезла я. Если бы я знала…
— Впрочем, это ничего не изменило бы. Раз он так легко дал… сбить себя с толку, то из него не получилось бы хорошего мужа, как ты думаешь?
— Я думаю, он вернется.
— И ты полагаешь, что я его прощу?
— Это зависит от того, насколько сильна твоя любовь. Если ты любишь его достаточно сильно для того, чтобы решиться на это… — я взглянула на парапет, — возможно, твоей любви хватит и на то, чтобы простить его.
— Ты ничего не понимаешь, — ответила Карлотта.
— Давай уйдем отсюда куда-нибудь, туда, где можно будет поговорить.
— О чем нам говорить?
— Зачастую очень помогают разговоры ни о чем. Ах, Карлотта, потом все это уже не будет казаться тебе таким ужасным. Я в этом уверена.
Она покачала головой, а я осторожно взяла ее за руку, готовая к тому, что она оттолкнет меня. Но Карлотта приняла этот дружеский жест, как будто он ее немного успокоил. Она стояла неподвижно, и взгляд ее был полон страдания.
— Чарльз был первым, кто стал за мной ухаживать, — призналась она. — Я решила, что он меня любит. Но… как только появилась она…
— В Харриет есть что-то такое, — объяснила я. — Я бы сказала, она привлекает многих мужчин… на время.
— Что ты о ней знаешь?
— Пожалуйста, давай уйдем отсюда. Пойдем куда-нибудь и поговорим.
— Тогда ко мне в комнату, — предложила она.
Меня охватила волна возбуждения. Я понимала, что пришла как раз вовремя, чтобы предотвратить трагедию. Я испытывала чувство триумфа и была уверена в том, что смогу уговорить ее, переубедить, отвратить от этого ужасного намерения, которое она едва не исполнила.
Карлотта провела меня в свою спальню. Комната была меньше, чем та, которую мы делили с Харриет. Здесь еще оставались следы былого великолепия, хотя, как и во всем замке, явно проступали и признаки упадка.
Усевшись, она беспомощно взглянула на меня и сказала:
— Ты, наверное, считаешь меня сумасшедшей.
— Конечно же, нет.
Действительно, а что бы делала я, узнав, что Эдвин любит другую?
— Но это ведь слабость, да? Почувствовать жизнь такой невыносимой, что хочется с нею расстаться?
