Эмилия Остен - Жена шута
– Ренар снял особняк неподалеку от заставы Сен-Дени.
– А я остановился у наших давних друзей, четы де Рабоданж. Они окажут гостеприимство и моим родителям, которые прибудут в Париж завтра. Батюшка страдал, что слишком стар для подобных путешествий, но матушка его уговорила. Мы непременно, непременно должны устроить семейный ужин! Я хочу знать все твои новости. Мы так давно не говорили! Казалось, те холмы у Сен-Илера были давным-давно, а?
Колетт сглотнула. Те холмы у Сен-Илера оставались на месте. Но если она сумела хорошо держаться перед бароном де Саважем, с чего бы осрамиться перед кузеном?
– Ну а ты, Ноэль? – с ласковой улыбкой доброй сестры спросила она. – Тетушка говорила мне, что ты всерьез увлекся: и даже собрался жениться! Ты раньше говорил, что останешься вольным, как ветер, и так быстро попался в ловушку?
– Ах, милая моя, любовь – не ловушка! – взор Ноэля сделался мечтательным. – Любовь – это то, что делает из людей ангелов, дает им крылья! Да, моя возлюбленная прекрасна, и я готов целовать землю, по которой она ходит. Однако Софи очень молода, и ее отец настаивает, что должно пройти какое-то время, прежде чем мы обручимся. Ей шестнадцать лет, говорю я, она вполне созрела для брака, и мы с нею не хотим ждать! Ее батюшка, впрочем, непреклонен. Но совсем скоро ей исполнится семнадцать, и тогда мы назначим день свадьбы. Наши родители уже сговариваются о приданом. Считай, что вопрос этот решенный, и вскоре я приглашу тебя приехать в наш сельский дом, рядом с которым есть маленькая часовня. Именно там Софи станет моей женой. Ты ведь приедешь, милая Колетт? Разумеется, с супругом.
– Мы уже куда-то получили приглашение, а я слышу об этом только сейчас? – лениво произнес рядом граф, и Колетт не посмела взглянуть на него, чтобы он не увидел, как пылают ее щеки. Она ненавидела себя в этот миг.
– Кузен Ноэль приглашает нас на свою свадьбу и обещает сказать дату позже, – произнесла она ровно.
– Как приятно! Разумеется, мы приедем, коли выдастся такая возможность. Вы давно ли в Париже, шевалье де Котен?
Колетт все-таки решилась посмотреть на мужа – тот оставался абсолютно спокоен и чуточку насмешлив, как всегда.
– Вот уже вторую неделю.
– К вам в дом не забредал Идальго?
– С чего это вы помянули его, Ренар? – удивилась Колетт, даже позабыв на миг о своих душевных переживаниях.
– А к тому, дорогая моя, что я услыхал тут забавные новости. Первый дворянин свиты Генриха, шевалье де Миоссан, намедни имел разговор с известным вам бароном де Саважем. И славный капитан клялся, что поймает Идальго еще до всеми ожидаемой свадьбы. Когда шевалье де Миоссан спросил у барона, чем же ему не угодил наваррский герой, барон отвечал, будто Идальго нанес ему некое личное оскорбление, он преступник и препятствует отправлению правосудия. Тогда шевалье, – продолжал Ренар с удовольствием, – спросил у барона, кто же преступник, если несколько сумасшедших католиков отправляются резать протестантов, хотя мирный договор уже два года как подписан? И коли речь идет хотя бы о последней войне, разве преступление – помогать людям, что спасают свои жизни? На это барон, горячась, ответил шевалье де Миоссану, что католики правы во всем без обсуждений, por derecho de fй[12], и станут резать того, кого захотят, и тогда, когда захотят и когда Бог им подскажет. Шевалье де Миоссан позволил себе усомниться в правильном толковании всех подсказок Божьих (чьи пути, разумеется, неисповедимы), а также в том, что убийство женщин и детей – это такое уж благое дело, и если посмотреть с этой стороны, то никакой Идальго не преступник, а обычный рыцарь, что защищает слабых. И тогда-то барон поклялся снова, что поймает Идальго и выпытает у него, для чего он совершал свои злодейства – ради веры или ради минутной славы. А так как Идальго – католик, разговор обещает стать куда как интересным.
– Для этого его нужно поймать! – сказал Ноэль, хохоча. – Но Идальго неуловим, и это все знают. Впрочем, если бы я увидал его и он просил о помощи, то непременно помог бы ему. А вы, Колетт?
– О, барон де Саваж уже искал его под нашими кроватями, – ехидно высказалась она. За время речи, произнесенной Ренаром, Колетт пришла в себя. Румянец схлынул, сердце больше не колотилось в неистовом ритме, и Колетт недоумевала теперь, с чего так разволновалась. Ноэль – прошлое, хотя он стоит рядом и кажется таким ярким на фоне остальных людей.
– Как? – вскричал кузен. – Барон искал Идальго в вашем доме?
Привлеченные его восклицанием, к ним с интересом обернулись окружающие, и даже стоявший неподалеку Генрих Наваррский услышал.
– Мой Бог, что вы такое говорите, дорогой Лис? – воскликнул король. – Вы не рассказали мне?
– Ах, прошу прощения, ваше величество! – поклонился Ренар. – Я еще не успел усладить ваш слух этой историей, не слишком подходящей для такого чудесного дня. Ведь на самом деле она печальна!
Посмеиваясь, Генрих подошел ближе, и за ним потянулись остальные; неподалеку Колетт заметила даже герцога Гиза, который терпеть не мог короля Наварры. Ренар уже успел шепнуть жене на ушко, что ненависть Гиза, вполне возможно, объясняется его же нежной симпатией к Маргарите Валуа – взаимной, как поговаривали.
Граф де Грамон, нацепив привычную шутовскую маску, с легкостью увлек слушателей рассказом; в его исполнении пострадавшая супружеская чета выглядела невинно и была достойна сочувствия, а барон – не столько страшно, сколько смешно. Колетт лишь диву давалась, как тонко Ренар превращает де Саважа – нет, не в чудовище, хуже. В глупца.
Выглядеть чудовищем в глазах всех этих людей (правильно Ренар окрестил французский двор стаей гиен!) – не столько обидно, сколько почетно. Выглядеть глупцом – гораздо неприятнее. И если граф де Грамон вовсе не тяготился своей шутовской ролью, отгораживаясь ею от серьезного участия в политических играх, то для барона де Саважа, показавшегося Колетт человеком фанатичным, – это серьезное оскорбление.
К концу великолепного рассказа, когда Ренар принялся описывать сцену в своей спальне, слушатели уже хохотали, и даже недолюбливавшие наваррцев приверженцы католической веры не устояли перед всеобщим весельем. Именно этот момент избрал герой рассказа, барон де Саваж, чтобы появиться перед обществом. Не сопровождаемый на сей раз мушкетерами, но облаченный все в тот же костюм, в котором Колетт видела его впервые, капитан вступил в зал. Позже Ренар заметил, что лучшего мига барон выбрать не мог.
Саважа немедля увидели, и от человека к человеку метнулся шепоток; да и сам барон уже достаточно услышал, чтобы разобраться в происходящем. Сохраняя каменное выражение лица, он направился к окружившей Ренара группе и с большой неохотой, но поклонился Беарнцу.
