Филиппа Грегори - Белая королева
— Значит, коронация будет невероятно пышной? — уточнила я, не очень-то радуясь подобной перспективе.
— Ага! И ты будешь просто шататься под тяжестью украшений! — с удовольствием пообещал Эдуард.
На самом деле все оказалось даже более впечатляющим, чем он описывал; подобного богатства я и представить не могла. Я должна была торжественно въехать в Лондон по Лондонскому мосту[18] и не узнала ведущей к нему дороги, бывшей до этого старой и совершенно разбитой: оказалось, что повозку за повозкой на дорогу свозили светлый сверкающий песок, и в итоге дорога стала напоминать арену для рыцарских турниров. Меня приветствовали актеры в костюмах ангелов, крылья которых были сделаны из чудесных павлиньих перьев, сверкавших множеством разноцветных «глазков» — ярко-синих, бирюзовых, индиго. Актеры изобразили живую картину «Дева Мария и святые», призывая меня быть добродетельной и плодовитой, подчеркивая, что именно на меня пал выбор Господа нашего, что именно мне суждено отныне быть королевой Англии. Я въезжала в столицу под неумолчное пение хора; на меня дождем сыпались розовые лепестки; я и сама себе казалась частью живой картины под названием «Англичанка из дома Ланкастеров становится королевой Йорков» — этаким символом грядущего мира и единства страны.
Ночь накануне коронации я провела в просторных королевских покоях лондонского Тауэра, заново отделанных специально для меня. Я и раньше не любила Тауэр, и, когда меня торжественно несли на высоких носилках под балдахином в отведенные мне комнаты, Энтони, ехавший рядом со мной, то и дело пытливо на меня посматривал.
— Что с тобой творится? — тихо спросил он.
— Я ненавижу Тауэр! В нем пахнет сыростью и гнилью.
— А ты стала разборчивой, — усмехнулся Энтони. — Уже успела испортиться с тех пор, как король подарил тебе такие великолепные владения, как Гринвич и Шин.
— Дело вовсе не в этом, — отмахнулась я, пытаясь понять, что же в действительности не дает мне покоя. — Просто мне неприятно, что сюда доставили и моих сыновей. Это несчастливое место!
Энтони перекрестился, поспешно спрыгнул с коня и снял меня с носилок.
— Немедленно улыбнись, — еле слышно шепнул он.
Комендант Тауэра уже ждал меня, собираясь поздороваться и торжественно передать золотые ключи, так что тот момент был явно неподходящим для пророчеств или вызова душ тех, кто когда-то здесь сгинул.
— Приветствую вас, всемилостивейшая королева! — воскликнул комендант.
Я улыбнулась ему, опираясь на руку Энтони, и услышала, как по толпе пролетел шепот: какая красавица, свет не видывал такой красавицы!
— Ничего особенного, — очень тихо, только для меня, сказал Энтони. — Хорошенькая, это правда. Но по сравнению с нашей матерью ничего особенного. И перестань глазеть по сторонам и ни в коем случае не вздумай глупо хихикать.
На следующий день в Вестминстерском аббатстве состоялась моя коронация. Для придворного герольда, громогласно выкрикивавшего имена герцогов и герцогинь, графов и графинь, был составлен список знатнейших и влиятельнейших семейств Англии и всего христианского мира. Моя мать — она несла шлейф моего платья вместе с сестрами короля Елизаветой и Маргаритой — явно считала этот день вершиной своего триумфа. А вот мой брат Энтони, человек в высшей степени светский и в то же время сторонившийся высшего общества, по-моему, воспринимал происходящее как пустое и напыщенное действо, судя по всему, Энтони испытывал одно желание — оказаться как можно дальше. Зато Эдуард был доволен, ведь это событие подтверждало его богатство и власть, а страна, которой он теперь правил, прямо-таки изголодалась по такому королю, который действительно обладает и богатством, и властью. Сама же я видела всех словно в тумане и не ощущала ничего, кроме смутного беспокойства. Изо всех сил я старалась выступать с должной величавостью и помнить необходимую последовательность действий: скинуть туфли, пройтись босой по вышитому ковру, принять в руки скипетр и державу и обнажить грудь для помазания священным миром; при этом надо было непременно держать голову ровно, несмотря на тяжесть королевской короны.
Мою коронацию и помазание осуществляли сразу три архиепископа, в том числе Томас Бушер; также там присутствовали настоятель монастыря и сотни две иных священнослужителей; хор в целую тысячу человек пел мне хвалы и призывал Господа благословить меня. За мною следовал целый эскорт из моих родственников; выяснилось, что их у меня сотни. Первыми шли родственники короля, дальше — мои родные сестры и невестка Елизавета Скейлз, после — мои кузины, затем бургундская родня и все остальные, чью родственную связь с нашей семьей способна была проследить разве что моя мать, и наконец — все прочие прекрасные дамы, оказавшиеся способными выцарапать себе рекомендательное письмо. Каждой хотелось быть в числе приглашенных, каждой хотелось занять достойное место при дворе.
Согласно традиции, Эдуарда рядом со мной не было. Он наблюдал за происходящим из-за тонкой перегородки, и мои сыновья находились с ним. Мне не было позволено даже видеть Эдуарда, так что я не могла почерпнуть мужества в его ободряющей улыбке. Я вынуждена была все проделать в полном одиночестве, и тысячи чужих людей следили за каждым моим шагом, за каждым движением. Ничто не должно было затмить этот взлет — мое превращение из нетитулованной особы в королеву Англии, из обычной смертной в почти богиню, вторую после Бога. С короной на голове, помазанная священным миром, я на глазах у всех перерождалась в некое новое существо, стоявшее значительно выше простых смертных, всего лишь на одну ступень ниже ангелов, в правительницу, возлюбленную и избранную небесами. Я все ждала, когда же мое тело охватит сладостное возбуждение, связанное с пониманием того, что Господь выбрал меня на роль королевы Англии, но так ничего и не почувствовала — разве что облегчение, когда торжественная церемония завершилась и за ней последовал пышный пир.
Три тысячи знатных лордов с женами уселись вместе со мной за накрытые столы. Каждая перемена состояла из двух десятков различных блюд. Я сняла корону, чтобы можно было есть спокойно, но каждый раз между переменами снова надевала ее. Все это напоминало чрезвычайно длинный, продолжавшийся много часов сложный танец, шаги и фигуры которого нелегко уяснить. Пытаясь хоть немного заслонить меня от любопытных глаз, так и впивавшихся в меня, графиня Шрусбери и графиня Кент опустились на колени и, пока я ела, держали передо мной вуаль. Из вежливости я пробовала каждое блюдо, но по большому счету толком ничего не съела. Тяжеленная корона давила мне на голову, точно проклятие, у меня даже виски заломило. Я понимала, конечно, что вознеслась на самую высокую ступень в государстве, но мечтала только об одном: поскорее оказаться рядом с мужем в собственной постели.
