От выстрела до выстрела (СИ) - Юлия Олеговна Чеснокова
Увлечённый воспоминаниями, Петя уверенно двигался к парадному входу, боковым зрением замечая работающих над круглой клумбой посередине двора девушек.
— Сударь! — раздалось слово, обращённое к нему и остановившее. Столыпин повернулся. Одна из девушек выпрямилась и, глядя на него прямо, спросила: — Куда вы?
— Я к Фирсановой Вере Ивановне, обо мне должны были доложить…
— А тут такой нет, — сказала девушка, повергнув Петра в недоумение. Женщины вообще легко заставляли его теряться, но в этот раз удалось особенно.
— То есть как? Мне сказали, что…
Снимая испачканные в земле садовые перчатки и кладя их в карман повязанного на талии передника, заговорившая подошла к нему. Чёрные густые брови, большие карие глаза и кудрявые чёрные волосы, пышно забранные назад в свободный пучок. Было что-то цыганское в этой яркой, замечательной внешности. Девушка внезапно улыбнулась:
— Вера Ивановна Воронина, очень приятно, — лёгкий книксен, задорный, как на пружине, — я сменила фамилию в браке.
— А! О! — осознавая, в чём была его ошибка, выдохнул Пётр и тоже просиял: — Простите, я не подумал…
— Вы — Столыпин?
— Да, имею честь представиться — Пётр Аркадьевич.
— Проходите в дом, — деловито указала она, по-хозяйски, и, развязав передник, кинула его одной из своих работниц. Пошла следом, но Петя, открыв дверь, придержал её и пропустил девушку вперёд. Она поблагодарила его блеснувшим взглядом. — Вам повезло меня застать, я провожу много времени в Москве. Там в начале года достроен Дом для вдов и сирот, я в комитете попечительского общества, распоряжаюсь организацией его, и доходные дома без пригляда на управляющих не оставишь, не говоря уже о проверке документов в конторе.
За одну минуту Столыпин ощутил внутреннюю силу Веры Ивановны, её сообразительность, находчивость, внимательность. Извозчик подобрал правильное слово — хваткая.
— Я не совсем поняла суть вашего дела, — пройдя холл со старинным высоким зеркалом, они вошли в следующую залу. Петя посмотрел на дверь справа. Там, за ней, была их семейная столовая, где они собирались все вместе. — Что за имущество? Вы что-то оставили у нас? — Фирсанова-Воронина мелодично рассмеялась: — Не быстро вы заметили недочёт!
— Отец не смог вывезти всю библиотеку. Она была огромна. А сейчас готовится в Петербурге открытие музея Лермонтова, и к нам обратились с просьбой найти его письма, или дневники, или черновики стихов. Я приехал, чтобы попросить дозволения осмотреть библиотеку. Конечно, если в ней осталось что-то…
— Вы правы, она была огромна, — опершись о спинку стоявшего рядом стула, Вера Ивановна пробарабанила по ней пальцами. Несмотря на то, что в ней не чувствовалось аристократизма (дворянкой она была наполовину, по матери), девушка обладала властной статью, хорошей осанкой и трудно объяснимым единством приветливости с желанием держать дистанцию. Выглядя на свои двадцать с небольшим лет, вела себя она значительно взрослее. — Идёмте, — опять сорвалась с места хозяйка, и Петя пошёл попятам, — мне читать теперь некогда, я предпочитаю искусство другого рода — живопись, музыку, поэтому освободила помещение, а книги и всё, что было, велела частью унести на чердак, а частью — рассовать по флигелям, — не останавливаясь, поднимаясь по лестнице, она бросила попавшейся прислуге: — Добавьте в обед приборы на ещё одну персону, — повернулась к Петру, — вы же останетесь на обед, раз приехали?
— Если вы приглашаете… — поклонился головой Столыпин.
— Имеете предпочтения в еде? У меня замечательный повар.
— Я не привередлив.
— Хорошо, — она отпустила прислугу и довела Петю до чердака, открыв дверь. — Проходите.
Свет падал через маленькое окошко на уровне талии, но и его хватало, чтобы увидеть плотно забитые полки и башни из коробок и ящиков, неизвестно что в себе хранящие. Может и бумаги, а может и одежду, предметы интерьера, старые детские игрушки. Зоркая и опытная в хозяйстве Вера Ивановна произнесла:
— Велю принести сюда лампы, чтобы вам было удобней.
— Вы весьма предусмотрительны, я едва успел подумать об этом…
— Вам не хватит одного вечера, чтобы проверить всё здесь и во флигелях, — прикинула масштабы намечающейся работы Воронина.
— Если я не слишком помешаю вам, я мог бы приезжать ещё два-три дня.
— Приезжать? А где вы живёте?
— Остановился в Москве у дяди.
— Мотаться сюда из Москвы⁈ — брови Веры Ивановны изогнулись, как вставшие на дыбы вороные кони. — Какая потеря времени и непрактичность! Вы можете остановиться в гостевом флигеле, он всё равно давно пустует.
— Не любите гостей? — не удержался от улыбки Столыпин. Девушка ответила ему тем же:
— Приятных мало, а неприятные пусть у себя дома сидят.
— В таком случае, спасибо за доверие, я постараюсь оказаться незаметным гостем.
— Я пришлю прислугу, чтобы помогла вам расположиться и показала, что где, — Вера Ивановна направилась к лестнице с чердака, и Пётр посторонился, — чувствуйте себя как дома! Это ведь и был ваш дом, так что, надеюсь, вам это легко удастся.
К обеду молодая владелица Середниково переоделась, но наряд её всё равно был прост. Качественен, добротен, но прост — тёмно-синее платье без кружева, пуговицы обшиты той же тканью, не золотые. Нитка жемчуга на шее, два серебряных кольца, одно из них с камнем. Казалось, только такие скромные одеяния могли приглушить броскую привлекательность, и надень Вера Ивановна цвет поярче — красный, розовый, зелёный, сразу же обретёт вызывающую красоту.
Когда няня принесла маленькую девочку трёх лет, Пётр оторопел. Ему и в голову не пришло почему-то, что у этой свежей и озорной предпринимательницы может быть ребёнок. Однако же он был. Она — дочь Зоя, которая раскапризничалась, и няня унесла её снова.
За столом кроме них двоих никого не осталось, и Петра это смутило. Но не Воронину. По крайней мере внешне по ней ничего не было заметно.
— Успели вспомнить детство? — с доброй насмешливостью спросила она.
— Немного. Когда только подошёл к усадьбе, я всё пытался узнать её, что-то узнавалось, что-то — нет. Мне казалось, что дорога сюда шла через глухой лес, пугавший мою сестру.
— Вам не казалось. Лес был, — кивнула Вера Ивановна, — отец вырубил его и продал почти сразу же, как купил Середниково. Мы ведь и лесоторговцы тоже, не только домовладельцы.
Помолчав немного и переварив информацию, Столыпин заметил:
— Жаль лес.
