Робин Максвелл - Синьора да Винчи

Мул издал жалобный вопль, и мне захотелось ему вторить. В отчаянии я злобно пихнула створку ворот, и, к моему крайнему изумлению, она сама собой широко распахнулась — ни ключ, ни запор вовсе не препятствовали нам попасть в садик.

Я тут же завела Ксенофонта с повозкой в заросший сорняками дворик и пошла прямо к задней двери возвышавшегося передо мной дома. Ее я тоже отперла без лишних церемоний — крепким пинком в основание.

Я была отчасти готова к тому, что вторгаюсь в крысиный рассадник. Действительно, грызуны, чей уютный мирок я растревожила, с пронзительным писком кинулись — кто мне навстречу, кто обратно, в недра дома. Папенька правильно обозвал мое новое жилище крысятником, но это вполне могло обождать.

Целый час я разгружала поклажу, радуясь тому, что мои вещи уложены в прочные деревянные сундуки, где их не достанут противные зубастые твари. Еще большее облегчение получала я от мысли, что мне приходится просто-напросто спускать лари с повозки и по изрядно заросшей, но все еще различимой в траве мощеной тропинке втаскивать их в просторную пустующую кладовую. Крысы, очевидно, чувствовали себя в ней как дома: пол, обильно усыпанный их пометом, свидетельствовал о том, что грызунов здесь великое множество и обосновались они здесь давно.

Закончив с разгрузкой тележки, я наконец решилась приступить к осмотру нового жилища. Дверь, отделявшая кладовку от аптечной лавки, открылась без затруднений, но, поскольку окна фасада были плотно заколочены и едва пропускали свет, я смогла рассмотреть только, что все помещение густо опутано паутиной.

«Что ж, — подумала я, — пауков здесь, должно быть, ничуть не меньше, чем крыс».

Затем я с удовольствием отметила, что, несмотря на пыль и паутину, аптечное хозяйство старика Браччолини сохранилось в наилучшем виде. Три стены в лавке были заняты прочными стеллажами. Через всю аптеку тянулся широкий прилавок, оставляя, впрочем, довольно места для посетителей. За прилавком и под ним были устроены закрытые шкафчики.

Я рукой смахнула с прилавка пыль и копоть и несказанно обрадовалась, увидев, что он сработан из лучшего итальянского травертина[8] — недоступная для моего папеньки роскошь. Разве что Поджо мог себе такое позволить.

Сгорая от нетерпения разглядеть аптеку при свете дня, я вооружилась привезенной из Винчи метлой и принялась прокладывать себе путь сквозь паутину — раньше я видела, как деревенские парни так прорубаются через подлесок, готовя участок для новой пахоты. Черенком я взломала одну из гнилых досок, закрывавших просторную витрину, — под ней оказалось настоящее венецианское стекло, еще одна из причуд богатея Поджо. В аптеку хлынул яркий свет.

Оторвав с витрины последнюю истлевшую планку, я в испуге попятилась: с той стороны кто-то прижимался к стеклу лицом и всем телом. Собственно, отпрянула я больше от неожиданности, поскольку незнакомец не представлял никакой угрозы — это был просто мальчик лет тринадцати, худой и долговязый, с темными, стриженными в скобку волосами. Он озорно улыбался, довольный тем, что напугал меня, и пальцем тыкал в направлении входной двери, словно говоря: «Впусти меня».

Опомнившись, я пошла к парадному входу, отодвинула засов и потянула ручку на себя, но дверь словно заклинило.

— Отойди-ка, — послышалось из-за деревянной переборки.

Я повиновалась, и дверь тут же с треском распахнулась, повиснув на скрипучих петлях. В проеме с торжествующей улыбкой возник нежданный гость. Я мысленно возрадовалась, что ему недостало силенок разнести мою входную дверь в щепы.

— Бенито Руссо к вашим услугам, синьор, — сказал мальчик и почтительно поклонился мне в пояс.

Я, чувствуя себя немного нелепо, также отвесила ему мужской поклон и представилась в ответ:

— Катон Катталивони.

Я сразу отметила, что голос Бенито как раз проходит стадию ломки, поэтому не кажется более басовитым, чем мой собственный.

— Этот дом принадлежит моему дяде и покровителю синьору Ристиканте, — добавила я. — Мы намерены вновь открыть здесь аптеку.

— Отлично! — восхитился Бенито. — А я ваш сосед. — Он указал на дом справа от моего. — Вернее сказать, мы вам соседи, то есть еще мои родители, две сестренки и бабушка.

— Давно вы здесь живете? — поинтересовалась я как бы между прочим.

Меня заботило, помнит ли их семейство прежнего владельца или его ученика, моего папеньку.

— Уже несколько поколений, — беззаботно откликнулся Бенито. Он вошел без приглашения и принялся озираться, дивясь количеству паутины и самой обстановке. — Значит, у нас по соседству теперь будет аптека? Моей бабушке это наверняка понравится: она все время то болеет, то на что-нибудь жалуется. — Бенито, взглянув на след от моей руки на пыльном прилавке, снял с волос прилипшую к ним паутину. — Вы с вашим покровителем сами собираетесь все это вычистить?

— Дело в том, — начала я опутывать словоохотливого паренька собственным хитроумно сплетенным вымыслом, — что мой дядя прибудет только через несколько месяцев. Мне надо самому подготовить к его приезду и аптеку, и дом.

— Самому! Но вы помрете от усталости, пока его дождетесь! Позвольте, я вам помогу! Я приступаю к работе только в ноябре — меня берут в ученики к красильщику шелка. Я недорого возьму…

Я сразу доверилась мальчугану, и мне пришлись по душе и его близкое соседство, и его пол, поскольку подросток вряд ли смог бы заподозрить во мне женщину. Хорошо хоть за это мне не приходилось беспокоиться: ни торговцы на пути во Флоренцию, ни рабочие у дворца Синьории не усомнились в моей мужской принадлежности. А теперь и Бенито попал в число одураченных.

— Если ты поможешь мне привести в порядок дом и лавку, я, пока живу здесь, буду оказывать аптекарские услуги тебе и твоей семье совершенно задаром.

Бенито изумленно уставился на меня.

— Синьор! — воскликнул он и поклонился мне до самой земли. — Какой щедрый подарок!

Глаза его сияли, а сам он, вероятно, уже предвосхищал одобрение и почет в кругу родных, вызванный столь нежданно обрушившейся на них удачей.

Мы, не откладывая, принялись за работу. Бенито был рад случаю похвалиться недюжинной силой и стал перетаскивать тяжелые ящики. За делом, впрочем, он не забывал о болтовне и успел перечислить мне все влиятельнейшие флорентийские семейства — Спини, Торнабуони, Ручеллаи, Пацци, Бенчи и, разумеется, Медичи. Нынешнее торжество, рассчитанное еще на два последующих дня, знаменовало, по сути, грядущее бракосочетание наследника их клана, Лоренцо Медичи.

— Его все любят, — поведал мне Бенито. — Он обязательно займет место отца, когда того не станет. Негласно, конечно.