Эльза Вернер - Цветок счастья
– Ну, как дела? – быстро спросил Генрих, догоняя молодого доктора. – Отчего у вас такое лицо? Неужели вы получили отказ?
– Нет, нет! – пробормотал Жильберт, все ускоряя шаги, так что Генрих еле поспевал за ним.
– Значит, ваше предложение принято? Да говорите же, наконец!
– Я опять не смог объясниться! – с отчаянием воскликнул доктор. – Я думаю, что никогда не буду в состоянии сделать это!
– Да, по-видимому, ваше дело плохо! А где же стихи?
– Стихи теперь у Кетти в руках, сейчас она читает их.
– Ну, слава Богу, это уже тоже шаг вперед. Подождите здесь, чтобы знать, какой эффект они произведут.
– Нет, нет, Боже сохрани! Ах, господин Кронек, окажите мне большую услугу! Вы в таких делах лучше знаете, чем я, что нужно сказать. Если бы вы согласились…
– Объясниться Кетти в любви от вашего имени? – смеясь, закончил Генрих. – Нет, милый доктор, этого нельзя; в этом случае ваше дело было бы совершенно проиграно. Признание должно быть сделано самим влюбленным и даже с коленопреклонением. Я знаю свою маленькую кузиночку – вмешательство третьего лица было бы ей неприятно. Не смотрите на меня с таким отчаянием! Может быть, в другой раз у вас окажется больше смелости.
– Да, да, оставить это до следующего раза! – обрадовано воскликнул Жильберт и с облегчением вздохнул, увидев открытую калитку сада. Вероятно, он прочел на лице своего спутника что-то неодобрительное относительно своей особы, потому что вдруг остановился и взволнованно прибавил:
– Не думайте, господин Кронек, что я вообще трус. Во время эпидемии я целые дни проводил с доктором Эбергардом в госпитале, насквозь пропитанном заразой; я глазом не моргнул бы, если бы вы стреляли в меня, но объясниться в любви – это выше моих сил!
Молодой доктор с такой трогательной беспомощностью смотрел на Генриха, что у того пропало желание смеяться над робким влюбленным, и он, сердечно пожав ему руку, утешил:
– Ну, ничего, дело как-нибудь уладится! Я думаю, что в вашей нерешительности играют некоторую роль доктор Эбергард и его фактотум [2] Мартин. Когда вы будете объясняться с Кетти, то вам придется еще выдержать бурный натиск со стороны двух старых холостяков. Ничего, мужайтесь! А пока до свидания!
Жильберт простился с Кронеком несколько успокоенный.
– Господи, как трудно пристроить свою невесту! – пробормотал Генрих, направляясь к дому. – Надо надеяться, что стихи моего соперника помогут мне, хотя они написаны так, что волосы поднимаются от ужаса.
Молодой Кронек не ошибся – стихи оказали свое действие. Кетти сидела в беседке с горящими от волнения щеками и без конца читала послание Жильберта, пока не запомнила каждое слово наизусть. Разве со стихотворением «Екатерине» могли сравниться какие-нибудь другие литературные труды? Даже сочинения Гвидо Гельмара с их прекрасными рифмами совершенно стушевывались перед произведением ассистента Эбергарда. Душу Кетти охватило чувство гордости. Еще бы! Ее воспевали в стихах совершенно так же, как воспевал Гвидо Гельмар ее мачеху!
Большая стеклянная дверь из гостиной виллы Рефельдов была широко открыта. На диване сидела Эвелина, а напротив нее расположился Гельмар и читал вслух, но на этот раз не свои произведения, а Шиллера. Гвидо признавал лишь свои стихи и некоторых классиков, других поэтов для него не существовало! Молодая женщина перебирала цветы, лежавшие перед ней на маленьком столике, и составляла букет, в то же время, с удовольствием слушая красивый, звучный голос Гельмара, читавшего с большим выражением.
– Благослови, Боже! – вдруг раздалось звонкое приветствие, принятое в горах, и на пороге показалась высокая, стройная фигура, вся залитая солнечным светом.
– Генри, каким образом ты очутился здесь? – воскликнул Гельмар.
Он был так поражен, что выпустил книгу из рук, но его лицо не выражало особенной радости.
Генрих оставил этот вопрос без ответа, так как все его внимание было обращено в другую сторону. Он ясно видел, как вздрогнула Эвелина, услышав его голос, и как предательская краска залила ее бледное личико. Она подняла глаза и встретилась с сияющим взглядом молодого человека. Ее лицо вспыхнуло еще сильнее; чтобы скрыть свое смущение, она наклонилась и взяла в руки цветы, но они выпали из ее дрожавших пальцев на ковер.
Гельмар сделал движение, чтобы поднять букет, но Генри опередил его и сказал:
– Оставь, Гвидо, эти цветы мои, они упали для меня!
– Они упали из-за тебя, так как ты смертельно напугал госпожу Рефельд своим внезапным появлением! – недовольным тоном заметил Гельмар. – Я сам невольно вздрогнул, когда ты вырос точно из-под земли; тебя можно было принять за привидение. Неужели ты до сих пор не можешь понять, Генри, что существуют люди, у которых есть нервы?
Гвидо сделал вид, что шутит, но в его голосе звучало сильное раздражение; Генрих не обратил на него никакого внимания и, обернувшись к Эвелине, спросил:
– Я вас, в самом деле, испугал? В таком случае простите, пожалуйста.
– Не испугали; я просто была очень удивлена вашим неожиданным приходом, – ответила молодая женщина, подавляя волнение. – Вы, вероятно, сделали это умышленно, хотели застать нас врасплох?
Ее глаза укоризненно взглянули на Генриха.
– Да, я сделал это умышленно и очень доволен результатом! – восторженно прошептал молодой Кронек.
Гельмар шумно поднялся со своего места и вдруг начал выражать удовольствие по поводу приезда старого друга, но по его тону все-таки чувствовалось, что присутствие Генриха для него очень некстати.
8
На террасе был накрыт завтрак, и вся семья собралась вокруг стола. Лечение доктора Эбергарда оказало хорошее воздействие на Эвелину; теперь она снова заняла за столом место хозяйки. Больная не лежала теперь целый день на кушетке среди подушек и одеял, опасаясь свежего воздуха и солнечного света; она сидела, слегка опираясь на спинку кресла, и с удовольствием вдыхала свежий горный воздух.
Эвелина все еще была тонкой, нежной и бледной, как лилия, но не казалась теперь такой изнуренной, разбитой, какой была в прошлом году. Ее лицо не было бескровным, иногда на щеках появлялся даже легкий румянец, а глаза потеряли выражение безнадежности. Даже в ее движениях не замечалось прежней смертельной усталости, только прелестное личико продолжало оставаться грустно-серьезным.
За завтраком говорили о докторе Эбергарде и о его манере обращаться с больными.
– Конечно, нельзя отрицать, что он разгадал вашу болезнь, – проговорил Гельмар, который не мог простить Эбергарду резкого ответа на его вопрос о здоровье Эвелины, – но я поражаюсь вашему мужеству и терпению. Как вы можете выносить его? Сознаюсь, если бы от этого зависела моя жизнь, я все-таки не в состоянии был бы лечиться у него.
