Элизабет Вернер - Любовь юного повесы
Принц читал, все больше и больше увлекаясь. Окончив, он опустил листок и торжествующе спросил:
– Ну что?
Молодая женщина слушала не шевелясь. Вопрос принца заставил ее слегка вздрогнуть.
– Что вы сказали, ваша светлость?
– Разве это язык человека, презирающего наше отечество? По-моему, нет, – сказал Эгон с уверенностью победителя.
Однако увлеченность стихами своего друга не помешала ему заметить, как прекрасна была Адельгейда именно в эту минуту. Ее лицо порозовело, а глаза заблестели, но она по-прежнему была сдержанна и холодно ответила:
– В самом деле удивительно, как может иностранец так хорошо владеть немецким языком.
Эгон смотрел на нее с изумлением. И это все? Он ожидал совсем другого ответа.
– Ну, что вы думаете о стихотворении?
– В нем много настроения. Кажется, господин Роянов действительно одарен выдающимся поэтическим талантом. Вот ваш бинокль, ваша светлость, благодарю вас. Однако мне пора возвращаться, я и так заставила мужа слишком долго дожидаться.
Эгон сложил листок и сунул его в карман. Увлеченный поэзией, он еще сильнее почувствовал ледяной холод, которым опять повеяло от молодой женщины.
– Я уже имел честь познакомиться с вашим супругом, – сказал он. – Вы позволите мне сегодня возобновить это знакомство?
Легким кивком головы Адельгейда дала ему разрешение сопровождать ее. Они пошли вниз, но принц Эгон вдруг стал неразговорчив; он чувствовал себя обиженным за друга и раскаивался, что, увлекшись прекрасными стихами, выдал его особе, не сумевшей оценить его по достоинству.
Между тем Гартмут, простившись с ними, медленно спустился с винтовой лестницы. Бумажник преспокойно лежал в его кармане, он послужил лишь предлогом, чтобы на время уйти. Адельгейда в разговоре упомянула, что приехала с мужем, только он остался внизу, в гостинице, потому что его испугал утомительный подъем по крутой и темной лестнице; таким образом, Гартмут не мог избежать встречи с Вальмоденом, но он хотел, по крайней мере, встретиться с ним без свидетелей. Если бы Вальмоден узнал сына своего друга юности, что было вероятно, хотя он видел его только мальчиком, то он, пожалуй, был бы не в силах скрыть свое удивление.
Гартмут не боялся этой встречи, хотя она была ему неприятна. Во всем мире существовал только один человек, которому он не посмел бы посмотреть в глаза; но этот человек был далеко, и с ним он едва ли мог когда-либо увидеться. Перед другими же он чувствовал себя гордо и уверенно, как человек, который, уклонившись от ненавистной службы, лишь воспользовался своим правом. Он был намерен не допускать никаких вопросов или упреков со стороны посланника, если тот его узнает, и самым решительным образом предложить ему забыть о прежних отношениях, так как они раз и навсегда порваны. С такими мыслями он вышел из башни.
На маленькой веранде гостиницы сидел Герберт Вальмоден с сестрой. Лесничий был сильно занят предстоящим приездом двора, а жених с невестой остались дома.
– На Гохберг действительно стоит посмотреть, – сказала Регина, окидывая взглядом ландшафт. – Но отсюда почти такой же вид, как с башни; охота лазить по бесконечной лестнице и задыхаться от усталости и жары! Благодарю покорно!
– Адельгейда иного мнения, – возразил Вальмоден, мельком поглядывая на башню. – Она не знает ни усталости, ни жары.
– Ни простуды! Она доказала это третьего дня, когда вернулась домой насквозь промокшая и даже не схватила насморка.
– Но я все-таки просил ее на будущее брать с собой провожатого, – спокойно проговорил посланник. – Блуждать по лесу, переходить вброд ручьи и, наконец, принимать услуги первого встречного охотника – все это не должно повториться. Адельгейда и сама согласилась с этим и обещала впредь прислушиваться к моим советам.
– Да, она умная женщина, и ей совершенно чужды всякий романтизм и любовь к приключениям, – похвалила ее Регина. – Однако, кажется, на башне еще кто-то был, а я думала, что мы сегодня – единственные посетители.
Вальмоден равнодушно взглянул на высокого, стройного господина, вышедшего из низенькой двери башни и направившегося к гостинице. Регина сначала тоже мельком посмотрела на него, но вдруг стала приглядываться и вздрогнула.
– Герберт!.. Посмотри! Тот господин!.. Какое удивительное сходство!
– С кем?
Герберт тоже стал присматриваться к незнакомцу.
– С… Не может быть! Это не простое сходство! Это он сам!
Регина вскочила, бледная от волнения, и буквально впилась взглядом в лицо подходившего к ним господина, который уже поднимался по лестнице веранды; ее глаза встретились с темными, жгучими глазами, которыми так часто глядел на нее когда-то мальчик, и у нее исчезла последняя тень сомнения.
– Гартмут! Гартмут Фалькенрид! Ты?..
Она вдруг замолчала, потому что рука Вальмодена опустилась на ее руку, и он резко сказал:
– Ты ошибаешься, Регина, мы незнакомы с этим господином.
Гартмут остановился, пораженный при виде Регины, которую раньше не увидел за зеленью веранды; к встрече с ней он не был подготовлен. Но в ту же минуту, как он узнал ее, до него долетели и слова посланника; он понял его тон, и кровь бросилась ему в голову.
– Герберт!.. – и Регина неуверенно взглянула на брата, который все еще крепко держал ее за руку.
– Мы незнакомы с ним! – повторил он тем же тоном. – Неужели я должен убеждать тебя в этом?
Теперь и она поняла его; бросив полусердитый, полупечальный взгляд на сына своего друга юности, она отвернулась от него и сказала с глубокой горечью:
– Ты прав. Я ошиблась.
Гартмут вздрогнул и, в порыве гнева сделав шаг по направлению к ним, произнес:
– Господин фон Вальмоден!
– Что вам угодно? – спросил тот так же резко и презрительно, как и раньше.
– Вы предупредили мое желание, ваше превосходительство, – сказал Гартмут, с трудом сохраняя самообладание. – Я только что хотел покорнейше просить вас не узнавать меня. Мы не знаем друг друга.
С этими словами он повернулся и, гордо подняв голову, прошел мимо, после чего вошел в дом через другую дверь.
Вальмоден хмуро проводил его глазами, потом обернулся к сестре:
– Ты совершенно не умеешь владеть собой, Регина! Зачем было делать сцену? Для нас этот Гартмут больше не существует.
По лицу Регины было видно, как взволновала ее эта встреча: у нее еще дрожали губы, когда она ответила:
– Я ведь не записной [3] дипломат, как ты, Герберт. Я еще не умею оставаться спокойной, когда передо мной вдруг появляется человек, которого я считала давно погибшим или умершим.
– Умершим? Едва ли это можно было предполагать, ведь он так молод, но погибшим – другое дело, при его образе жизни ничего иного и ждать нельзя.
