Мэри Пирс - Горький ветер
Когда он пришел в сознание, ему показалось, что была ночь, но потом он понял, что ослеп. Темнота была у него в голове. Ее не освещали ни звезды, ни осветительные ракеты, ни дальние вспышки орудий. Темнота была полной, и он находился в ее власти.
Верхняя часть черепа была совсем холодной, но внутри он чувствовал жгучую боль. Протянув руку, он нащупал осколки, впившиеся в лицо, голову, шею. Одежда свисала на нем клочьями, а тело казалось таким маленьким, точно его сначала поджарили, а потом отжали, и везде он нащупывал пальцами острые кусочки металла и камня, вонзившиеся в него силой взрывной волны. На груди у него была рваная рана с запекшейся кровью, которую он зажимал санитарным пакетом.
Он выполз из воронки на ровную землю. Глаза болели, горели, а когда он моргал, то чувствовал под веками песок. Он полз на животе, у него не было сил подняться, и он подталкивал себя одной рукой. Во рту у него пересохло, и он пил вонючую, противную, гадкую воду из луж. В этой земле гнили мертвые тела, и пары нитроглицеринового пороха отравляли все вокруг.
Он добрался до окопа и перевалился на дно. Это был старый, давно заброшенный немецкий окоп, стенки которого во многих местах обвалились. Том немного прополз вдоль него, потом сел, прислушиваясь. Звук орудийных залпов был очень тихим, он подумал, что и слух тоже пострадал. Ему было очень холодно, он знал, что должен двигаться, но перед тем как предпринять еще одну попытку, он провалился в пустоту.
Он очнулся от тихого шуршания где-то поблизости. Наверное, крыса возилась среди костей. Но потом он услышал звук шагов и щелканье ружейного затвора.
— Кто здесь? — позвал Том. Он ничего не видел.
— Не двигайся, а то я стреляю! Руки вверх, ты, английский томми! И без глупостей. Ты мой пленник. Понятно?
Боже праведный! Он приполз прямо во вражеские окопы. И как его угораздило забраться так далеко? Но немец, кажется, тоже был совсем один: такой же, как и Том, отрезанный от своих, ищущий укрытия. Он заметил, что Том ранен и безоружен. Потом послышался такой звук, словно немец прислонил винтовку к стенке.
— Боже ты мой! Да ты совсем плохо выглядишь. На-ка, глотни воды.
— Вода, — сказал Том. — Да. Спасибо.
Он нащупал бутылку у губ и слабо отпил из нее, запрокинув голову. Вода была грязной и воняла бензином, но, должно быть, ее набрали в горном ручье, такой холодной она показалась Тому, горло которого горело. Он был слишком слаб, чтобы двигаться, а потому остался лежать, дрожа от холода, пока немец ощупывал его раны.
— Взрыв? Так, да? Тебя еще куда-нибудь ранило?
— Ослеп, — сказал Том и положил его руку себе на глаза. — Ничего не вижу. Kaput!
— Жаль! Бедняга! Очень неприятная штука. Когда придут мои товарищи, мы о тебе позаботимся. У нас хорошие врачи, они помогут тебе стать на ноги.
— Kamerad[17], — сказал Том. Это было единственное слово, которое он понял.
Немец расстегнул его рваный китель и стал промывать рану на груди. Невидимые руки работали быстро, мягко и уверенно, приложив повязку к ране и забинтовав ее.
— Спасибо, — сказал Том. — Теперь намного лучше, правда.
— Ты меня благодаришь? Большое спасибо?
— Ну да, danke schön.
— Меня зовут Йозеф, а тебя?
— Не знаю. Обыщи меня! — Но через некоторое время понял. — Том, — сказал он устало.
— Том? Tommee? Ты меня за нос водишь? Фриц и Томми! Заметь, я никакой не Фриц, а просто Йозеф.
Потом, когда Том снова задрожал, он вскрикнул и вскочил на ноги.
— Я принесу тебе чего-нибудь поесть и, может, какое-нибудь одеяло.
Его не было долго. Том решил, что он ушел насовсем. Но он вернулся с серой немецкой шинелью и помог Тому надеть ее, обернув полы вокруг него и подняв воротник. Он принес и еды, и глиняную бутылку, полную какого-то спиртного.
— Сыр, — сказал он и положил Тому на ладонь маленький кусочек. Как это называется по-английски?
— Cheese, — сказал Том, кладя его в рот и медленно жуя. — Danke schön.
— Brot, — сказал Йозеф и на этот раз дал Тому хлебную корку. — А это как называется?
— Bread, — сказал Том. — Надеюсь, ты и себе оставил? Да? У тебя есть? Brot for Josef?
— Конечно. Тут еды на нас двоих и, естественно, порядочно шнапса.
Когда Том поел, Йозеф взял его руки и положил их на глиняную бутылку, помогая ему поднести ее к губам. Напиток был согревающим и влил в его жилы немного жизни.
— Шнапс. Как это называется по-английски?
— Думаю, это бренди, — сказал Том. — Хороший. Очень хороший. Мне от него намного лучше.
— Вкусно, да? Я очень рад. Ну, а теперь тебе надо хорошенько выспаться. — Йозеф стал издавать храпящие звуки.
— А, — сказал Том. Голова у него болела. — Да, ты прав, я уже почти выдохся.
— Ложись, вот так, хорошо. Я тебя покараулю. А немного попозже придут мои товарищи, и мы отнесем тебя на санитарный пункт.
— Сейчас ночь? — спросил Том. — Nacht, да?
— Да, десять часов.
— Похоже на то, — согласился Том.
Он лежал на спине, глядя вверх, но не видел ночного неба. Только какую-то пульсирующую черноту. Его глаза ослепли, а сам Том слишком окоченел, чтобы думать об этом. Он уснул мертвым сном.
Том проснулся от запаха горячего кофе и сел, оглядываясь. Его глаза не были так уж сильно повреждены, потому что, когда он смотрел вниз, на землю, темнота казалась сильнее, чем когда он смотрел вверх, на небо. И там, где Йозеф готовил завтрак, двигалось подобие тени. Только размытые бесформенные очертания, но от этого сердце Тома забилось с надеждой. Вчера чернота, сегодня серый туман. Возможно, завтра будет свет.
— Доброе утро, — сказал Йозеф. — Вроде посуше стало.
— Моим глазам уже лучше! — воскликнул Том. — Я вижу! Вижу!
— Что это значит? Я тебя не понимаю. Ты можешь меня видеть? Ты видишь мое лицо?
— Глаза, — сказал Том, показывая на них. — Кажется, что они намного лучше, чем были.
— Тебе лучше? Ты это хочешь сказать? Здорово, хорошо. Слава тебе Господи!
Он принес Тому завтрак из слегка подслащенного кофе, ломтика ржаного хлеба и кусочка жесткой холодной сосиски. Они сели друг против друга, между ними горел костер, и Том вглядывался в силуэт немца — темную тень на сером фоне. Жаль, он не знал, как тот выглядит. Ему хотелось дотронуться до невидимого лица. Он вытянул руки так, чтобы Йозефу было понятно. И тот, засмеявшись, провел его руками по своему лицу, дав Тому ощупать его черты.
— Я не красивый? Мне кажется, я просто красавец — не парень, а картинка. Тебе так не кажется?
Он засмеялся глухим смехом, и Том улыбнулся, поняв смысл шутки. Теперь у него было представление о лице немца: квадратное, с широкими бровями и морщинистыми скулами, небритым подбородком и натянутой кожей. И Том уронил руки на колени.
