Мишель Моран - Нефертити
— Мед и растительное масло.
Нефертити быстро кивнула:
— Это я могу достать. С мандрагорой, конечно, сложнее.
— Попробуй мед, — предложила я, понимая, что бесполезно напоминать о том факте, что Кийе понадобился почти что год, чтобы понести.
Двадцать восьмого фармути все внутренние дворики дворца были забиты носилками. Тяжело груженные ослы пронзительно ревели, а суетящиеся слуги налетали друг на дружку и бормотали себе под нос ругательства. Поскольку уже был канун Шему и вода стояла низко, наше путешествие в Мемфис должно было занять много дней. Я попросила Ипу поискать на рынке трактаты о травах, чтобы мне было что почитать во время плавания.
— На корабле? Ты собираешься читать на корабле? — Ипу остановилась в дверном проеме и опустила корзинку. К середине дня этой корзинке предстояло заполниться покупками по моему заказу. Мы покидаем Фивы, а кто его знает, какой рынок там, в Мемфисе. Все были в панике, все ринулись в город за лотосовым маслом, сурьмой и кокосовым бальзамом. — Но как это у тебя получится? Тебя что, не тошнит?
— Я буду принимать имбирь. — Я встала с кровати и сунула Ипу в руку несколько медных дебенов. Мы вышли вместе, так что я смогла присоединиться к сестре. — Книгу в кожаном переплете, или хороший свиток, или что-нибудь связанное с травами.
Старший пришел к нам во дворик, посмотреть, как пакуют вещи Аменхотепа, и теперь он с подозрением следил за погрузкой. Дважды, когда он замечал что-нибудь, что не хотел отдавать, он приказывал слугам выгрузить вещь.
— Этот золотой сосуд с бирюзой — дань от нубийцев. Он останется в Мальгатте.
Так что слуги с трудом подняли вазу на ножке и отнесли обратно в покои, которые занимал Аменхотеп. Когда Старший увидел рабыню, к которой питал особую слабость, цветущую девушку с длинными волосами и маленькой грудью, он потребовал, чтобы ее тоже вернули во дворец. Царица посмотрела на него с презрением.
— Я бы никогда не стала терпеть такого распутного мужа, — вне себя от негодования, произнесла Нефертити.
Мы с ней стояли под навесом и наблюдали за представлением.
— Она смотрит сквозь пальцы на его похождения, потому что они его отвлекают, — сказала я ей и сама вдруг осознала истинность своих слов. — Если он в спальне, он не сидит в Зале приемов.
К нам подошла мать. Мы вместе нашли где присесть и стали наблюдать за суматохой. Было жарко и душно, и слуги обмахивали нас опахалами, но Нефертити, похоже, не замечала жары. Она покинула тень, чтобы лично присматривать за погрузкой вещей, которые должны были теперь принадлежать ей, и властно отдавала распоряжения, а слуги потрясенно глазели на нее. Они не привыкли к ее редкостной красоте, миндалевидным глазам и длинным густым ресницам. Но они ошибочно приняли ее красоту за благодушие, не поняв еще, что она наделена безграничной энергией и жаждой перемен.
«Царица Нефертити, — подумала я. — Правительница Верхнего, а со временем и Нижнего Египта. Царица Мутноджмет», — представила я и меня передернуло. Нет, мне бы этого не хотелось. Чей-то негромкий голос отвлек меня от моих мыслей, и я поняла, что рядом с нашим навесом стоит Аменхотеп. На нем было длинное схенти, золотой пояс и серебряные браслеты. Глаза были недавно подкрашены сурьмой. На расстоянии вытянутой руки от него стоял генерал Хоремхеб, но их разделяла пропасть, и я почти не удивилась, осознав вдруг, что военачальник не уважает молодого царя.
— Семьдесят человек будут идти за мной, и пятьдесят — передо мной. Я не хочу, чтобы ко мне подобрался убийца. Если кто-либо из крестьян проберется на баржу незамеченным, он поплатится за это жизнью.
Иногда беглые рабы присоединялись к царскому каравану, чтобы пробраться во дворец, где они могли бы прислуживать и жить среди роскоши.
Хоремхеб промолчал.
— И мы будем в пути от утра и до темноты. До тех пор, пока можно будет безопасно править, — распорядился Аменхотеп. — Мы не будем нигде останавливаться — отправимся прямиком в Мемфис.
Впервые на лице Хоремхеба промелькнула тень некоего чувства.
— Ваше величество, — решительно перебил фараона Хоремхеб, — людям нужно будет отдыхать.
— Пускай гребут по очереди.
— По дневной жаре люди могут начать умирать. Это может дорого обойтись…
— Чего бы это ни стоило, но чтобы все было выполнено! — выкрикнул Аменхотеп.
Вся шумиха во дворике тут же прекратилась. Аменхотеп осознал присутствие слушателей, и к лицу его прихлынула кровь. Он шагнул к Хоремхебу. Тот не дрогнул.
— Ты подвергаешь сомнению приказы фараона? — угрожающе спросил Аменхотеп.
Хоремхеб взглянул ему в глаза.
— Ни в коем случае, ваше величество.
Аменхотеп прищурился.
— Это все? — спросил Хоремхеб.
На мгновение мне показалось, что Аменхотеп не ответит военачальнику. Но он все же произнес:
— Да, все.
Военачальник решительно зашагал туда, где стояли его люди, а Аменхотеп двинулся в противоположном направлении. Нефертити посмотрела на мою мать, потом на меня.
— Что случилось?
— Аменхотеп рассердился на военачальника, — объяснила я. — Мы поплывем прямо в Мемфис, нигде не останавливаясь. Военачальник сказал, что из-за дневной жары люди могут умереть.
— Ну пускай гребут по очереди, — отозвалась Нефертити.
Мы с матерью переглянулись.
Перед нашим отъездом в Мемфис никакого прощального празднества не намечалось. Солнце поднималось все выше, и близилось время отплытия. Во внутреннем дворике появился Панахеси, и мы с сестрой заметили, как он что-то прошептал Аменхотепу на ухо. Они стояли в стороне от всеобщей суматохи, рева ослов и шума, поднимаемого слугами. Нефертити двинулась через дворик и потащила за собой и меня. Панахеси поклонился ей и поспешно отступил.
— Чего ему было нужно? — сердито спросила Нефертити.
Аменхотеп замялся.
— Носилки.
Сестра тут же ухватила суть дела.
— Для Кийи?
— Она беременна. Ей потребуется шесть носильщиков.
Нефертити крепче сжала мою руку.
— Она что, настолько растолстела, что меньше шести человек ее не унесут?
Я покраснела: Нефертити повысила голос на царя Египта.
— Мне следует пойти навстречу Панахеси…
— Кто будет ехать на этих носилках, Панахеси, что ли? Только царицу несут шестеро носильщиков! Что, царица теперь Кийя? Меня уже сместили?
Я ощутила, что все во дворе снова застыли, и заметила краем глаза военачальника Нахтмина.
— Я… я скажу Панахеси, чтобы ее несли только пять носильщиков, — пробормотал Аменхотеп.
Я ахнула, но Нефертити лишь кивнула и осталась стоять, глядя, как Аменхотеп отправился сообщать Панахеси, что его беременной дочери придется обойтись меньшим числом носильщиков. Когда фараон удалился, Нахтмин пробрался через кишащий народом дворик.
