Дженни Браун - Под счастливой звездой
— Но ты сделала это. — Рот его сжался, отчего шрам побелел. — А когда я подбивал тебя встретиться со мной на маскараде. Разве порядочно было с моей стороны использовать памятный подарок твоего умершего возлюбленного, чтобы добиться того, чего я хотел? Перестань. Не принимай меня за дурака. Ты слышала, что сказал лорд Хартвуд. Я пытался купить тебя. Готов был сделать из тебя шлюху. Это тоже доброта?
Она отшатнулась, вжавшись в стул. Он не верит ее объяснениям. Ей придется быть с ним честнее. Она отправила в рот кусочек угря, не торопясь прожевала его и только потом ответила:
— Каковы бы ни были твои намерения, ты не принуждал меня к блуду. Я сама предложила тебе себя, потому что хотела этого.
— Но почему? Это ведь не из-за пятидесяти фунтов.
— Нет, не из-за них. Хотя я буду рада получить их, когда ты уйдешь.
— А ты бы отдалась мне без денег? Стала бы моей любовницей просто ради удовольствия? — Он был серьезен.
Трепет охватил ее тело.
— Да.
Его глубоко посаженные глаза засветились из-под черных ресниц.
— Признаюсь, я в недоумении. Почему?
— Потому что ты нужен мне.
— Ты откликаешься на мою доброту или на мою жестокость? — Его глаза буравили ее.
— И на то и на другое, — прошептала она. — Ты добрый, но не чересчур.
Это правда. Она откликается на его безжалостность так же, как и на доброту. Неужели леди Хартвуд права, утверждая, что Темперанс способна смертельно ужалить сама себя из чистейшего упрямства?
Его лицо сделалось настороженным.
— Ты с удовольствием унижала меня. Ты сделала это, когда бросила меня в переулке и когда вынудила обнимать тебя, одетую в мужской костюм, на глазах у толпы. Это доставляет тебе удовольствие? Или, поступая так, ты давала понять, что тебе будет приятно, если я отплачу тебе тем же?
Его глаза сузились.
— Быть может, ты хочешь, чтоб мы уединились в номере и я тебя наказал? Связал? Выпорол розгами? Плетью? Ты этого от меня хочешь, Темперанс?
Она сглотнула.
— Нет, нет, не этого!
— Ясно, — отозвался он, но, кажется, она его не убедила.
— Ты заставил меня перестать воровать, — вырвалось у нее. — Ты такой же волевой, как и я. Мало кто из мужчин может помериться со мной силой характера, а те, которые могут, они… они не добрые. Не такие, как ты. Ты знаешь, кто я, но не презираешь меня. Моя сила не пугает тебя, ты и сам сильный. Но при этом ты держишь себя в руках. Мне это нравится. И хотя я не могу заставить тебя поверить в то, что сказала, но я сказала правду.
Хотя, конечно же, не всю.
— Друзья называют меня Тревом, — отозвался он без улыбки, точно так же, как в ту первую ночь в переулке. — Я бы хотел, чтобы и ты меня так называла. Да, мне нравится быть добрым, но я мало что могу тебе предложить. Я не располагаю своим временем. Говоря по правде, у меня и теперь его немного. Дела вынуждают меня уехать, и я могу позволить себе лишь несколько недель удовольствия, прежде чем должен буду покинуть тебя.
— Это меня устраивает. Я не хочу в тебя влюбиться.
— Из-за твоего возлюбленного?
Она опустила глаза, не желая, чтобы он увидел в них боль, вызванную его словами, а потом осторожно проговорила:
— Моя любовь к нему как раз и есть та причина, по которой я больше не хочу ни в кого влюбляться.
Это была правда. Большинство мужчин врут на каждом шагу, а этот — нет. Он не прикидывается святым. Он может быть таким же безжалостным, как она, и, как и у нее, у него есть сильные желания и порывы. Его поцелуи не оставляют в этом сомнений. Однако он все равно стремится быть человеком благородным.
Он протянул к ее лицу загорелую руку и нежно погладил по щеке, рассылая волны острого желания по всему телу.
— Что ж, так тому и быть, — проговорил он. — Я не святой. Ты околдовала меня. Если ты меня сейчас не остановишь, я возьму то, что ты предлагаешь. Но я должен сделать это благородно.
Он что, услышал ее мысли? А что еще он слышал?
Трев полез в нагрудный карман и вытащил из него деньги. На его лице было выражение, близкое к веселью.
— Здесь пятьдесят фунтов. Они твои. Это не благотворительность. Я сожалею, что поставил тебя в неловкое положение перед леди и лордом Хартвуд, и если ты возьмешь деньги, это успокоит мою совесть. — Он откинулся на спинку стула. — Но я решил не покупать твои услуги в качестве любовницы.
Сердце ее упало. Она больше не могла притворяться, что предлагает себя, чтобы заработать на билет до Америки и сбежать.
— Ты не хочешь меня?
— Я хочу тебя слишком сильно. Но мне не нравится та поспешность, с которой ты покинула приют. Наша связь будет лишена всякой радости, если я буду думать, что ты пришла ко мне, потому что у тебя не было выбора.
Он встал.
— Я снял для тебя комнату наверху. Сейчас я отведу тебя туда и оставлю одну. Она твоя и оплачена до конца недели. Тебе должно хватить времени на устройство поездки в Америку, если ты на самом деле этого хочешь. Идея не такая уж плохая. Там ты сможешь начать все заново. С твоей энергией и умом ты устроишь свою жизнь лучше, чем здесь. — Он вновь сунул руку в нагрудный карман, достал ключ от комнаты и вручил ей.
Когда она взяла его, Трев смотрел на нее так же пристально, как, если бы он вглядывался вдаль, высматривая на горизонте вражеских всадников. Так, словно пытался услышать ее мысли. Чувствует ли он то уныние, которое охватывает ее при мысли о необходимости покинуть его даже ради Америки? Ощущает ли ее смятение оттого, что не поверил ее оправданиям. Скорее всего да. Но он должен знать, что, предлагая ей свободу, он еще сильнее привязывает ее к себе.
Трев вынул часы и посмотрел который час.
— Сейчас два часа. Я вернусь вечером, когда пробьет семь. Если ты все еще будешь ждать меня, оставь дверь незапертой, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы мы провели оставшееся у нас время как можно более приятно.
— А если не оставлю?
Он пожал плечами:
— Если я найду дверь запертой, то больше не побеспокою тебя.
Глава 9
Когда церковный колокол пробил в седьмой раз, Трев приказал себе не питать иллюзий. Ее там не будет. А если и будет, дверь наверняка окажется закрыта. С чего бы ей отдаваться ему теперь, когда он сам позаботился о ее независимости? Он проклинал себя за этот необдуманный рыцарский порыв. Теперь он не сможет взять то, что она наконец сама предложила. Эта девушка, чье стройное, гибкое тело снилось ему каждую ночь. Он обнимал ее, но вдруг понимал, что она растаяла как дым и оставила его ни с чем.
Но, возможно, именно поэтому он так и поступил. Довольно с него того, что она постоянно от него ускользает. Ему не оставалось ничего другого, как заставить ее раскрыть карты. По крайней мере он будет уверен: если каким-то чудом она все еще здесь и дверь открыта, то это лишь потому, что она желает его.
