Лора Бекитт - Ярче, чем солнце
— У меня тоже не было, — сказал Дилан и добавил: — Она умерла.
— А моя просто ушла от нас. — Кермит помедлил. — Что касается отца, он бросился под поезд после того, как его уволили с твоей фабрики. Полагаю, его выгнали после того, как я тебя ударил.
Казалось, Дилан находится на грани истерики.
— Я не имею к этому отношения! Я никому не жаловался! Я никогда не понимал, за что ты меня ненавидишь!
— Сперва за то, что мне приходилось самому пробивать дорогу в жизни, а тебе судьба все преподнесла на золотой тарелке. А потом — из-за Миранды. Но это в прошлом. У меня есть невеста; между прочим, она тоже работает на твоем предприятии. Конечно, моя девушка не такая красотка, как твоя, но зато она меня очень любит.
— Ты по-прежнему думаешь, что Миранда сошлась со мной из-за денег?
Кермит пожал плечами.
— Правду можешь знать только ты.
— Я тоже не знаю, — признался Дилан, — но надеюсь, что нет.
— Ты выяснишь это, когда вернешься домой. Полагаю, тебе не о чем волноваться. Ты побывал на войне, выполнил долг перед Родиной — никто не сможет тебя упрекнуть. К тому же ты пострадал: в общем почти что герой! И теперь именно ты будешь управлять делами. Кстати, советую получше заботиться о людях, которые зарабатывают для тебя деньги!
Стоило Дилану подумать о руководстве фабрикой, как у него похолодела душа. Он не считал это основой или смыслом жизни, это была обуза. Но он знал, что никогда не сможет объяснить этого Кермиту. А тот сказал:
— Ладно, мне пора идти. Надеюсь, у тебя все будет хорошо.
— Я не стану благодарить тебя за то, что ты меня спас, потому что это было сделано напрасно, — твердо произнес Дилан.
— Полагаешь, лучше гнить в земле?
— Это все-таки лучше, чем гнить живьем.
— Я уверен, что ты поправишься. Пара шрамов на лице ничего не значат. И едва ли врачи врут относительно твоего зрения. Между прочим, ты здорово рисуешь! Это же твой рисунок был вложен в письмо?
— Да, только едва ли мне еще когда-нибудь захочется рисовать.
Глава девятая
Дилан вернулся домой через два месяца и тут же, по рекомендации врачей, лег в больницу Галифакса. Он все еще носил на глазах повязку, отчего зачастую его захлестывала паника. Дилан пытался стряхнуть с себя это чувство, втолковывал себе, что страхи бессмысленны, но все было напрасно. Будущее смотрело ему в лицо, словно безжалостное дуло винтовки, было направлено на него, будто холодно сверкающий штык.
Он по-прежнему не знал, как выглядит, потому не стал сообщать о своем приезде никому, даже своим тетушкам и Миранде. Он давно не получал от нее писем, а потому не ведал, знала ли она о похоронке, как и о том, что та оказалась ложной. Впрочем, о смерти его отца было известно всему Галифаксу.
В последнее время Дилану казалось, будто его мышцы превратились в студень. Его одолевало желание лежать и не двигаться. Так он и поступал: почти не вставал, а еще — ни с кем не разговаривал.
Спустя несколько дней один из врачей, подойдя к его койке, сказал:
— Мистер Макдафф, полагаю, с ваших глаз можно снять повязку: этот срок указан в письме наших европейских коллег, которое вы привезли с собой.
— Хорошо, — ответил Дилан, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Чьи-то заботливые руки осторожно размотали бинты, потом он поднял веки, и в глаза ударил свет!
Слава Богу, он видел! Должно быть, не так хорошо, как прежде, но он не ослеп! Он сможет увидеть улицы Галифакса, гавань и… Миранду, если она, конечно, захочет этого.
— Вы видите?
— Да. Правда, не очень четко.
— Думаю, постепенно зрение полностью восстановится. Я очень рад за вас! — с искренней теплотой ответил врач.
Дилан перевел на него взгляд и через минуту осознал, что перед ним отец Миранды.
— Мистер Фишер?
— Да, это я. — Доктор смотрел на него доброжелательно и с сочувствием.
— Как… поживает мисс Фишер? — запинаясь, произнес Дилан.
— С ней все в порядке, хотя все мы очень переживали за вас, пока вы были на фронте. Потом вы перестали писать, и моя дочь не находила себе места. Кстати, сожалею о кончине вашего отца — в его лице город понес большую утрату.
— Благодарю вас. А мисс Фишер знает, что я здесь? — спросил Дилан, и Колин ответил:
— Нет, я ей не говорил. Я решил дождаться момента, когда вы сами захотите с ней встретиться.
Поскольку Дилану почудилось, что слова мистера Фишера прозвучали со странной осторожностью, он решился промолвить:
— Я знаю, что выгляжу не так, как прежде. Но я еще не видел себя. Вы можете принести мне зеркало?
Ему показалось, что доктор желает оттянуть этот момент.
— Ваши раны болят?
— Пока мне было больно, я получал морфий. Сейчас меня ничто не беспокоит. Однако я чувствую, что мой облик стал другим. И на ощупь левая половина лица совсем не такая, как правая.
— Вы сильно похудели.
— У меня нет аппетита. Так вы позволите мне взглянуть на мое отражение?
Тяжело вздохнув, мистер Фишер попросил медсестру принести зеркало.
Взяв в руки круглое стекло, Дилан посмотрел в него так, как взглянул бы в лицо судьбе.
Увидев себя, он оторопел. Его лицо состояло из двух половин. Правая была совершенно нормальной: гладкая кожа, благородный лоб, изящный очерк губ, прямой нос. А вот левая отражалась, словно в кривом зеркале: неровная багровая поверхность, язвы и струпья.
Судьба, словно в насмешку, показывала ему, каким он был и каким он стал.
Лоб Дилана покрылся испариной. Ему захотелось куда-нибудь убежать, забиться в укромное место, а еще — содрать с себя маску чудовища. Но от себя не убежишь, и дарованный Господом Богом лик человек изменить не в силах. Это способна сделать только война или несчастный случай.
— Вы живы, главное, вы живы! — убежденно произнес доктор Фишер, видя реакцию пациента.
— Да, но как же мне теперь жить! — вырвалось у Дилана, и ему тут же сделалось стыдно.
Он что, позировал для журналов? Зарабатывал на жизнь собственной внешностью? В последнее время ему часто говорили, что он — счастливчик, потому что остался жив, а не гниет в земле раньше времени. К тому же, в отличие от многих других жертв войны, он человек небедный, потому может сделать операцию на лице хоть в Канаде, хоть в Европе. Дилан мало что слышал о пластической хирургии (в те времена она только начала развиваться), но знал, что существуют клиники, в которых людям возвращают потерянную внешность.
Очевидно, отец Миранды что-то прочитал в выражении его глаз и изуродованного лица, потому что не стал успокаивать Дилана. Вместо этого он спокойно спросил:
