Ли Бристол - Нежный ангел

— Так вот оно, значит, как, — протянула она и взглянула на него. Адам никогда не видел такой безнадежной тоски в женских глазах и никогда бы не хотел еще раз увидеть это.

Ее улыбка была холодной и натянутой. — Дочь шлюхи-метиски и бандита. Яблочко от яблоньки не далеко падает, разве не так?

Она встала, высоко держа голову, и ушла из вагона.

Адам хотел окликнуть ее, но не знал, что он мог бы ей сказать. Он загасил сигарету и сердито швырнул ее в пепельницу.

Вдруг он услышал спокойный голос за спиной:

— Тяжело, когда не остается ничего другого, кроме как сказать правду, какой бы горькой она ни была, правда?

Адам не знал, как долго Джереми слушал их разговор, но, похоже, он все слышал. Старик обошел вокруг стола и тяжело опустился в кресло, в котором сидела Энджел. Адам ожидал увидеть разочарование или даже ярость на его лице, но не увидел ни того, ни другого. Но почему-то от этого ему стало гораздо хуже.

— Не надо было ей говорить, — вздохнул Адам.

— Думаю, у вас не было выбора. — Джереми поудобнее устроил свои больные ноги под столом и поставил рядом костыли.

Адам опустил глаза.

— Знаете, я никогда не задумывался о том, как она это воспримет. Мне никогда не приходило в голову, каково это — не знать, кто твои родственники или откуда ты родом, а потом узнать все это так внезапно, как она узнала это сейчас. Надо было подумать об этом.

Джереми улыбнулся. Это была улыбка старика, который знал слишком много боли, чтобы его что-то могло теперь поразить, но он до сих пор чувствовал боль других людей.

— Наша Энджел очень жесткая. Ей пришлось стать такой. Господь свидетель, я не был ей большой опорой в жизни. — Едва заметным жестом он указал на свои ноги. — И ей пришлось самой заботиться о себе, ведь помочь ей никто не мог. Поэтому она стала такой. Но в ее характере осталась доброта, которую она не показывает людям… Иногда мне кажется, что она гораздо добрее, чем она сама считает. Я потратил полжизни, чтобы объяснить ей, что ее доброта — лучшее, что есть в нас, но это не помогло. Возможно, все, что ей нужно, найти человека, который прорвется через эту ее жесткость и заставит Энджел посмотреть на себя со стороны.

— А может быть, вы ошибаетесь, — задумчиво произнес Адам. — Возможно, доброта — это не самое лучшее ее качество.

Взгляд Джереми поте плел.

— Наверно, вам лучше знать. И может быть, вы — единственный, кто сможет приручить мою Энджел.

Первый раз Адам удивился тому, как хорошо Джереми понимал девушку, которую когда-то выбрал себе в дочери…

И еще ему было интересно, было ли то, что Энджел хранила в тайне от своего отца, действительно секретом для него или из любви к своей дочери он просто вынужден был мириться с этим.

— Не многие смогли бы сделать то, что сделали для нее вы. Ей есть за что вас благодарить, — улыбнулся Адам.

Старик отрицательно покачал головой.

— Она бы сделала это лучше. Я только дал ей кров, и пищу, и образование, насколько это было в моих силах. Остальное она сделала сама. Временами я даже думал, что без меня она бы жила гораздо лучше… и я, поверьте, о ней беспокоюсь. О том, что с ней случится, когда меня не станет. Не потому, что я боюсь, что она не сможет позаботиться о себе — она сможет это сделать. А потому, что… — Он посмотрел в глаза Адаму ясным, серьезным взглядом. — Когда меня не будет в живых, ей станет не о ком больше заботиться. А иметь кого-то, о ком можно позаботиться, сынок, самое важное, что есть на свете. Только это и поддерживает нас в жизни.

Адам отвел глаза от пристального взгляда старика, внезапно почувствовав себя неловко. В последние три года его жизнь была сосредоточена вокруг Энджел Хабер: ее поисков, розыска ее следов. Но он никогда не думал о ней. Даже после того, как он нашел ее, она была для него препятствием, которое необходимо преодолеть, обязанностью, которую нужно исполнить, проблемой, которую надо решить. Теперь, когда он был вынужден думать о ней, вещи уже больше не казались ему черно-белыми, как раньше, и о чем только ему не приходилось волноваться!

Теперь Адам должен был думать о другом, о чем он раньше не задумывался, и теперь он многое видел совершенно в новом свете. Он размышлял о том, например, как они все-таки похожи: он и Энджел. Она напомнила ему о худших чертах его характера, на которые он старался не обращать внимания и которые всегда пытался скрыть, так же как Энджел пыталась скрыть свою уязвимость глубоко в своей душе. Она его злила, она расстраивала его. Она заставляла его вспомнить, как плохо жить одному.

Он подумал о Консуэло. Он постарался посмотреть на нее глазами Энджел, а это нарушало привычный порядок вещей, выбивало из колеи, и он очень долго не мог заставить себя все-таки сделать это. Даже когда он говорил о ней что-то, а Энджел слушала, ему казалось, что речь идет о какой-то другой женщине, с которой он не был знаком. Девушка из таверны, любовница известного бандита. Консуэло — самая смелая, самая сильная и чистая душой женщина, которую он когда-либо знал, и с той минуты, как он ее встретил, он по ее приказу и без лишних вопросов с готовностью отдал бы за нее свою жизнь. Но теперь… теперь он удивлялся тому, как женщина могла отдать своего младенца и пятнадцать лет даже не поинтересоваться, что с ним случилось и где он! Это была уродливая, коварная и предательская мысль, как грязное пятно на белом атласе, и он постарался поскорее отбросить ее. Но смутные сомнения и вопросы, которые не беспокоили его раньше, потому что, казалось бы, он знал на них все ответы, по-прежнему невнятно звучали в его подсознании, как остаток чего-то нечистого.

Гораздо легче было совсем ни о чем не думать. Но он никогда не умел этого делать.

Он бросил взгляд на Джереми:

— Думаю, она сейчас очень переживает. Может быть, вам стоит пойти поговорить с ней?

— А что я могу ей сказать? — Он уставился в одну точку. — Возможно, у вас это лучше получится?

Адаму так не казалось. И ему совсем не хотелось говорить с ней. Но уже через пару минут он поднялся и пошел искать Энджел.

Все в Драй-Уэллзе знали, что Кэмп Мередит и его банда вернулись в город. Городок, который как будто вымирал во все остальные дни, вдруг внезапно ожил. Веселая пальба на улицах, победные выкрики, бесплатное вино, которое лилось рекой, кулачные бои, сломанная мебель, жестокие драки с нанесением увечий. Консуэло Гомес всю ночь трудилась за стойкой, разливая вино, терпеливо снося грязные шутки, наблюдая, как другие девушки игриво отвергают ухаживания бандитов Мередита или, что было гораздо чаще, покорно им подчиняются. Но никто никогда не позволял себе вольностей с Консуэло. Она была женщиной Кэмпа Мередита, и оскорбить ее означало приговорить себя к жестокой и мучительной смерти.