Елена Арсеньева - Любимая муза Карла Брюллова
Несколько лет назад Брюллов написал прелестную картину «Итальянское утро». Очень красивая молодая женщина, освещенная мягкими лучами утреннего солнца, умывалась под струями фонтана. Картина вызвала восторг сначала у весьма искушенной итальянской публики, затем в петербургском «Обществе поощрения художников». Это Общество купило картину, а спустя несколько лет подарило ее Александре Федоровне, жене императора Николая I. Потом императорская семья захотела получить парную к «Утру» картину, и Брюллов написал «Итальянский полдень».
Полотно было выставлено в Петербурге, но успеха не имело. Натурщица показалась не изящна, она не соответствовала «классическим идеалам» красоты. Художнику было отправлено послание следующего содержания: «Ваша модель была более приятных, нежели изящных соразмерностей, и хотя по предмету картины не требовалось слишком строгого выбора, но он не был бы излишним, поелику целью художества вообще должна быть избранная натура в изящнейшем виде, а изящные соразмерности не суть удел людей известного класса».
Брюллов оскорбился, порвал с «Обществом» и снова уехал в Италию. Здесь его ждала верная Аделаида – та самая натурщица, которая, по мнению «Общества», была недостаточно изящна и не соответствовала канонам красоты.
Хотел Брюллов этого или нет, но петербургский скандал произвел на него сильное впечатление. И теперь он смотрел на Аделаиду новыми глазами и именно ее винил в провале картины. У него хватило жестокости рассказать ей о том, что картина успеха не имела, более того – перессорила его со всеми прежними друзьями, а может быть, даже разгневала императора. Он сказал, что будет искать новую натурщицу, а Аделаиду больше не хочет рисовать.
Для нее это значило одно – Карл ее больше не любит, у него будет новая любовница.
Бедная девушка металась между отчаянием и ревностью, она валялась у Брюллова в ногах, но что значили для него слезы какой-то modella c Итальянской лестницы? Этих modelli там чуть ли не больше, чем ступенек!
Он прогнал Аделаиду, отказывался от встреч с ней, убегал через черный ход из дому, когда она рыдала перед дверью… и вскоре волны Тибра вынесли ее тело на берег.
В самоубийстве Аделаиды люди, которым была известна эта история (да она всему Риму была известна, ибо, по мнению людей сведущих, нигде не сплетничают столько, сколько в Риме!), справедливо обвинили Брюллова.
Кого-то это от него отвратило, но взбалмошную графиню Юлию Самойлову только привлекло.
Художник, да еще и русский, да еще и со скандальной славой…
Юлия почуяла родственную душу – и ни о ком теперь думать не могла, кроме Брюллова.
Кто такой, интересно? И что у него за душой, кроме смерти ревнивой натурщицы?
В Риме, как обычно, было много русских, и Юлии не преминули рассказать о Брюллове:
– Холоден, как лед. Бедная девушка засыпала его нежными письмами, а он их даже не распечатывал! Конечно, он глуховат на одно ухо – еще в детстве ударил отец, – но не слышать признаний Аделаиды было невозможно! Страшный эгоист, для него ничего не существует, кроме него самого. Как ни странно, именно это равнодушие ко всем на свете и обеспечивает ему невиданный успех у женщин! Бедняжка Аделаида – лишь одна из многих. Маркиза Висконти-Арагона с ума по нему сходила. Возила его по Италии, осыпала подарками. И что только прекрасные дамы в нем находят? Роста маленького, рыжий… – презрительно пожимали плечами одни.
– Небольшой рост его заключает в себе атлетические формы: эта широкая и высокая грудь, эти мощные плечи… не говорю уж о его прекрасной голове! Он невольно обращает на себя внимание всякого. Я не знаю мужского лица прекраснее его. Он красавец! – восхищались другие.
Слов нет, Юлию в человеке творческом интересовали мужские достоинства, но еще больше – само творчество. Также было и с Пачини. Он был, безусловно, талантлив. А этот Брюллов – он талантлив или нет?
Постепенно Юлия узнавала о нем все больше и больше.
Ему нет еще и тридцати. Родился в Петербурге, предки его были французами, потом онеметчились, и именно из Германии один из них – по фамилии Брюлло – был приглашен императрицей Екатериной, увлеченной созданием русского порцелина, то есть фарфора, на только что созданный завод лепщиком глины. Потомки того Брюлло были граверами, рисовальщиками… Один из них, Поль Брюлло, художник-миниатюрист, стал преподавателем Академии художеств, куда поступили учиться его сыновья – Александр (талантливый архитектор!) и Карл… Ну вот этот самый, из-за которого и покончила с собой бедняжка Аделаида.
Оказывается, Карл Брюллов стал учеником Академии в возрасте десяти лет. Отец научил его рисовать. В Академии Карл мигом стал первым среди своих товарищей, однако искренне считал брата Александра гораздо талантливее себя. Егоров, преподаватель Брюллова в Академии, искренне восхищался той чистотой античного штриха, которым обладал ученик. Товарищи нередко просили его поправлять их рисунки, и тихонько по ночам, в спальнях, он выправлял выкраденные из классов этюды. Когда наступило время конкурсов, молодой художник сумел из сухих поз академических натурщиков воссоздавать аллегорические картины, не довольствуясь точной передачей нагого тела, но выискивая мотив, почему именно в такой позе может быть изображен человек. В 1819 году он получил малую золотую медаль именно за такой этюд, превращенный им в картину «Нарцисс, смотрящий в воду».
Через два года Брюллов получил первую золотую медаль за программу «Авраам и три ангела». Сюжет этот был предложен академическим советом для испытания сил молодых художников при одновременном изображении чудесного и реального. Миловидность ангелов, благородство типа Авраама, добросовестно изображенный пейзаж искупали ту античную барельефность композиции, которая составляла неизбежное требование всякой академической программы того времени.
Получив медаль, поощряемый первыми успехами, Брюллов счел себя человеком вполне состоявшимся и даже решился жениться. Он давно вздыхал по дочери своего профессора Андрея Ивановича Иванова и вот теперь сделал ей предложение. Мария Андреевна была к нему неравнодушна… однако отказала. Честно говоря, она побаивалась необузданной страстности этого рыжего гения, а в его особенный художественный дар, в его грядущий грандиозный успех не слишком-то верила.
После отказа Марии Андреевны Брюллов грустил, как он полагал, от разбитого сердца. Одна работа была его исцелением.
В то время и образовалось в Петербурге «Общество поощрения художеств», которое нашло дарование Брюллова необыкновенным и определило отправить его в чужие края на собственное иждивение. Общество снабдило Брюллова инструкцией, из которой следовало, что пенсионер [14]должен писать в Петербург свои впечатления, которые он вынесет из обозрения европейских галерей; далее был совет заняться серьезным чтением и изучить практические языки настолько, чтобы «писать отчеты на диалекте той земли, в которой будет находиться». Маршрут путешествия был такой: три месяца в Дрездене, для изучения Корреджо, Рафаэля и Ван Дейка; затем следовали Мюнхен, где предложено было пробыть месяца два; а в конце концов следовала Италия – Милан, Флоренция и Рим.
