Жюльетта Бенцони - Рубин королевы
Мари-Анжелина почувствовала непреодолимую потребность задержаться поблизости от новоприбывших. Она принялась лихорадочно шарить в сумочке, как будто спохватилась, что забыла дома что-то важное. Это позволило ей оставаться в двух-трех метрах от «гостей», которые, впрочем, не обращали на нее никакого внимания.
– Приехали? – спросила молодая женщина. Гнусавый акцент выдавал ее происхождение – с противоположного берега Атлантики.
– Да, дорогая, – ответил младший из мужчин, акцент которого наводил на мысль скорее о Центральной Европе. – Будьте добры, позвоните. Не понимаю, почему не открыли ворота заранее. Дядя Болеслав может простудиться...
Сияло солнце, и весеннее тепло царило в Париже, но старик и правда выглядел совсем обессиленным.
– Господину надо было остаться в машине, – сказал шофер, видимо, пожалев дрожавшего пассажира. – Я бы мог заехать во двор...
– Да что об этом говорить, друг мой, бесполезно! Ах, вот и открывают! Заплатите, пожалуйста, этому человеку, Этель. Обопритесь на мою руку, дядя Болеслав! Ах, вот и Ванда! Она займется багажом...
Полька-камеристка засуетилась вокруг прибывших. Решив, что уже увидела и услышала достаточно, Мари-Анжелина словно бы в досаде стукнула себя по лбу, закрыла сумочку и, развернувшись, со всех ног ринулась обратно.
Со скоростью ветра она пронеслась по гостиным и ворвалась в зимний сад, где мадам де Соммьер устраивалась по вечерам, чтобы выпить свой неизменный бокал шампанского. Сидевший рядом с ней Альдо погрузился в найденную им в библиотеке книгу, в которой описывались сокровища австрийских императоров, и в частности Рудольфа II. Впрочем, список был неполным, это признавал сам автор, да иначе и быть не могло – ведь в коллекцию императора входило немыслимое количество ценностей, большая часть которых была продана или украдена после его смерти. Князь-антиквар не в первый раз интересовался этим невообразимым скоплением причудливых вещей, где рядом с чудесными картинами и изумительными драгоценностями числились корни мандрагоры, какие-то странные эмбрионы-уродцы, василиск, индейские перья, замурованная в хрустальную глыбу фигурка черта, кораллы, окаменелости, камни, помеченные кабалистическими знаками, зубы кашалота, рога носорогов, череп с бронзовым колокольчиком, чтобы вызывать духов умерших, хрустальный лев, железные гвозди якобы от Ноева ковчега, редкие манускрипты, огромный безоар, доставленный из Португальской Индии, черное зеркало Джона Ди – знаменитого английского мага и Бог знает что еще, подогревавшее страсть монарха, в котором родовая меланхолия Габсбургов выработала склонность к колдовству и некромании.
В том, что все это разлетелось по миру, не было ничего удивительного, однако можно было надеяться, что хотя бы о самых ценных камнях останутся какие-нибудь сведения, а рубин должен был находиться среди драгоценнейших... И все-таки в перечне его не было.
Бурное вторжение донельзя взбудораженной Мари-Анжелины заставило Морозини прервать свои изыскания. Выслушав точное описание прибывших, Альдо без труда идентифицировал двоих: это были, вне всякого сомнения, Сигизмунд Солманский и его американская супруга. А вот фигура «дяди Болеслава» представлялась абсолютно загадочной по той хотя бы причине, что князь до сих пор никогда, ни единого раза о таком не слыхивал.
– Опишите-ка мне его еще разок, – попросил он Мари-Анжелину, и она принялась рассказывать все сначала с еще большим жаром.
– Вы говорите, он на вид некрепкий и ходит согнувшись? А как вам кажется, какого роста он может быть на самом деле?
– Тебе что-то пришло в голову? – полюбопытствовала мадам де Соммьер.
– Я... еще не знаю... Внезапное появление этого типа, имя которого ни разу не упоминалось даже на свадьбе Фэррэлса, где собрался весь свет, кажется мне очень странным. Кроме того, когда покупают фамилию, она не может распространяться на всю семью... на братьев... А Солманский по происхождению был русским!
– Что за глупости ты болтаешь! Это может быть дядя по материнской линии!
– М-м-м... Ну да. Действительно, может быть. Хотя мне с трудом в это верится. Помнится, Анелька как-то говорила, что у нее нет никакой родни со стороны матери.
– Так что же вы предполагаете? – Мари-Анжелина всегда готова была кинуться по самому фантастическому следу. – Что он не совсем умер, покончив жизнь самоубийством в Лондоне, или что чудесным образом воскрес?
– Еще одна начала бредить! – воскликнула маркиза. – Поймите, дитя мое, когда кто-то умирает в тюрьме, в какой бы стране это ни случилось, если только не в самой дикой, обязательно делается вскрытие. Ну, не сходите же с ума!
– Вы правы! – воскликнул Альдо. – Мы оба бредим, как вы сказали. И все же я многое дал бы, чтобы понять, что происходит в этом доме... – Чувствую, что нам предстоит волнующая ночь! – с удовлетворением объявила Мари-Анжелина.
Однако, к ее огромному разочарованию, впрочем, как и к разочарованию Альдо, заглянуть в соседний дом оказалось совершенно невозможно. Хотя вечер выдался очень теплым, все окна были наглухо закрыты, а занавеси задернуты, в чем Морозини смог убедиться, спустившись в сад выкурить сигарету. В комнатах первого и второго этажей зажгли свет, это можно было заметить по ярким полоскам вдоль кромки штор. Экспедиция на крыши после полуночи тоже ничего не дала. Альдо махнул рукой и отправился спать, предоставив упрямой Мари-Анжелине прогуливаться в обществе окрестных кошек по кровлям среди водосточных желобов. Она спустилась вниз лишь с наступлением дня и так заторопилась в церковь, что явилась туда задолго до того, как ее открыли.
Зато с мессы компаньонка вернулась радостная и сообщила огромное количество информации. Вероятно, в награду за бессонную ночь фортуна распорядилась так, что привратница особняка Фэррэлсов тоже явилась к утренней службе. Эта достойная женщина сочла правильным, прийти помолиться за упокой души несчастного, чьи останки находились в камере хранения Северного вокзала в ожидании европейского экспресса, который отвезет их на родину сегодня вечером. Но самыми интересными оказались сведения о том, что леди Фэррэлс – положительно, все сговорились называть ее так! – не будет сопровождать тело своего отца, как можно было предполагать. Она задержится в Париже, чтобы позаботиться о престарелом господине, которого слишком утомило путешествие.
– Я, разумеется, спросила, приглашали ли к нему врача, – добавила Мари-Анжелина, – но мне ответали, что в этом нет необходимости, поскольку через несколько дней он и сам поправится.
– И что же наша прелестная Анелька собирается делать со своим дядюшкой, когда он поправится? – спросила мадам де Соммьер. – Отвезет его в Польшу?
