Даниэла Стил - Наперекор судьбе

Однажды Джосайя оставил банк и просидел с тещей всю вторую половину дня, дав Аннабелл возможность подремать несколько часов в ее бывшей спальне. Миллбэнк очень удивился, когда Консуэло проснулась и посмотрела на него ясными глазами. Она выглядела лучше, чем день назад, и Джосайя надеялся, что ей полегчало. Он видел, как его жена переживает за мать, и понимал, что у Аннабелл есть для этого причины. Аннабелл не оставляла мать ни на минуту, не считая нескольких часов сна, во время которых с Консуэло оставались Бланш или Джосайя. Дважды в день больную навещал врач.

— Аннабелл очень любит тебя, — сказала Консуэло.

— Я тоже ее очень люблю, — заверил тещу Джосайя. — Она замечательная женщина и чудесная жена.

Консуэло кивнула. Она часто думала, что Джосайя обращается с Аннабелл скорее как с младшей сестрой или ребенком, чем как с женой и взрослой женщиной. Возможно, это объяснялось разницей в возрасте.

— Вам нужно отдыхать и поправляться, — сказал Джосайя.

Консуэло отвела взгляд, словно зная, что это ничего не изменит, а потом снова пристально посмотрела на зятя.

— Джосайя, если со мной что-нибудь случится, позаботься о ней, ладно? У нее нет никого, кроме тебя. Правда, я надеюсь, что со временем у вас появятся дети.

— Я тоже, — мягко ответил он. — Она будет идеальной матерью. Но не надо говорить так, вы поправитесь.

Консуэло не ответила, и Джосайя понял: теща не верит в выздоровление.

— Позаботься о ней, — повторила она, потом закрыла глаза и уснула.

Когда через час в комнату вошла Аннабелл и пощупала ей лоб, мать не пошевелилась. Она вся пылала жаром. Когда мать снова открыла глаза, Аннабелл сделала знак Джосайе.

— Тебе лучше? — с улыбкой спросила она. Консуэло покачала головой, и у дочери возникло ощущение, что ее мать отказалась от борьбы с болезнью. До сих пор все, что они делали, оказывалось тщетным.

Джосайя поехал домой, взяв с Аннабелл обещание позвонить ему вечером. Аннабелл пообещала, и он уехал из дома Уортингтонов, напуганный словами Консуэло. Забота об Аннабелл была его долгом и желанием — у девочки действительно не было на свете никого, кроме него и ее матери. Если Консуэло умрет, вся ответственность за молодую женщину ляжет на него.

В канун Нового года врач определил у Консуэло пневмонию. Этого он и опасался. Консуэло была здоровой, еще нестарой женщиной, но пневмония — болезнь серьезная. Врач видел, что у больной нет воли к жизни, да и все понимали это. Она таяла у них на глазах, а выиграть сражение с пневмонией без ее помощи было невозможно. Впрочем, даже в этом случае выздоровление было бы проблематичным. Аннабелл, сидевшая у постели матери, была в ужасе. Она оживала только тогда, когда Консуэло просыпалась. Тогда Аннабелл начинала уговаривать мать что-нибудь съесть, и заверяла, что она скоро поправится. Консуэло отмалчивалась, почти ничего не ела и горела в лихорадке. Ей становилось все хуже, температура держалась высокая. Бланш, носившая наверх подносы, была подавлена так же, как сама Аннабелл, а кухарка пыталась придумать блюдо, которое Консуэло согласилась бы съесть. Ее состояние пугало всех.

Шестого января Консуэло почти не открывала глаз и заснула в начале вечера. Перед тем Консуэло взяла дочь за руку, улыбнулась и сказала, что любит ее. Аннабелл задремала в кресле, но в восемь часов вечера что-то почувствовала и мгновенно проснулась. Посмотрев на спокойное лицо матери и поняв, что та не дышит, Аннабелл ахнула. Впервые за две недели лоб Консуэло был холодным. Неестественно холодным. Жар покинул больную и унес с собой ее жизнь. Аннабелл пыталась разбудить мать, не в силах поверить, что это бесполезно. Она опустилась на колени, обняла безжизненное тело матери и заплакала. Это было прощание. С отцом и братом она попрощаться не сумела. Аннабелл была безутешна.

Вскоре в комнату поднялась Бланш и заплакала тоже. Она бережно погладила Консуэло по голове, потом увела Аннабелл и послала Томаса за Джосайей. Миллбэнк прибыл спустя полчаса и делал все, чтобы утешить жену. Он как никто знал, как велика ее потеря — Аннабелл самозабвенно любила мать.

Чуть позже пришел врач, выписал свидетельство о смерти, а утром прибыл человек из похоронной конторы. Для прощания с покойной выбрали самое просторное помещение в доме. Джосайя дал объявление о кончине Консуэло в газеты.

В течение всего следующего дня к ним приходили друзья и знакомые, прочитавшие в газетах объявление о смерти Консуэло Уортингтон. Дом снова погрузился в траур — слишком скоро после двойной утраты, случившейся почти три года назад. Аннабелл осталась круглой сиротой. Как сказала ее мать, теперь у нее не было на свете никого, кроме Джосайи. В те дни она цеплялась за него как утопающая, а Джосайя во время отпевания матери в епископальной церкви Святого Томаса не отходил от жены. После похорон Аннабелл не хотела возвращаться в их квартиру и настояла на том, чтобы остаться в доме матери. Аннабелл говорила, что им нужно переехать сюда; конечно, это имело смысл. Джосайя понимал, что в родном доме его жене будет тяжело, но не стал ее отговаривать. Потеря Аннабелл была невосполнимой. Генри Орсон тоже был рядом и утешал Аннабелл как мог. Он приходил к ним, и вдвоем с Джосайей они пытались разговорами отвлечь Аннабелл от грустных мыслей.

Уехала Аннабелл из родительского дома только через месяц. Спальня матери осталась нетронутой. Все вещи Консуэло находились там. Делами семьи и наследством занимался Джосайя. Теперь все семейное состояние принадлежало Аннабелл, включая долю, которая должна была отойти Роберту. Она стала очень богатой женщиной, но это не могло утешить. В марте Джосайя сообщил жене, что одни их знакомые хотели бы купить дом Уортингтонов. Пришедшая в ужас Аннабелл не хотела и слышать о продаже дома, но Джосайя мягко сказал, что в этом доме она никогда не будет счастлива. Здесь она потеряла всех, кого любила, и никогда не избавится от горестных воспоминаний. А предложение хорошее, вряд ли они получат лучшее, если решат продать дом позже. Он понимает, что это причинит Аннабелл боль, но другого выхода нет.

— А где будем жить мы? — спросила Аннабелл. — Твоя квартира мала для большой семьи, а другой дом мне не нужен. — Аннабелл очень не хотела соглашаться с мужем, но понимала, что Джосайя прав. В этом доме она всегда будет видеть тени умерших родителей и брата. Даже если дом наполнится детьми, это не освободит его от печали и скорби, а Аннабелл от тяжелых воспоминаний.

Она говорила об этом с Горти, которая снова ждала ребенка и плохо себя чувствовала. Подруга жаловалась, что Джеймс превратил ее в инкубатор, но ее проблемы по сравнению с проблемами Аннабелл казались незначительными. Преданная Горти считала, что Джосайя был прав: особняк Уортингтонов следовало продать и купить новый дом, не обремененный скорбным прошлым. У Аннабелл разрывалось сердце, но через две недели она все-таки дала согласие. Прежде она и представить себе не могла, что бросит дом, где была так счастлива ребенком, но теперь ее родной дом был наполнен болью и горем. Джосайя говорил, что все сделает сам, и заверял жену, что они найдут или построят новый дом, где будут счастливы. За время траура Аннабелл не вспоминала о своих проблемах, она не могла думать ни о чем, кроме своей потери.