Джилл Барнет - Джунгли страсти
Краем глаза она заметила промелькнувшую тень. На шею упала петля из тонкой грубой бечевки... петля затянулась и чуть не задушила ее. Лолли выпустила из руки комок земли и вцепилась в бечевку, стараясь высвободиться.
Что-то пронеслось со свистом мимо нее. Ее даже коснулся ветерок. Затем послышался тупой удар. Бечевка мгновенно ослабла. Рядом с ней упал испанский солдат с ножом в груди. Тишину пронзил вопль ужаса. Ее собственный.
Из кустов прямо перед ней вышел Сэм, совершенно рассвирепевший. Он подошел к солдату и пинком перевернул его на спину.
– Господи... – Лолли закрыла лицо руками.
– Пошли, нужно убираться отсюда. – Он схватил ее за руку и рывком поднял с земли, затем убрал свой нож в чехол.
Лолли не осмеливалась оглянуться, только несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоить громко бьющееся сердце. Затем она посмотрела на Сэма. На его суровом лице не осталось почти ничего человеческого. Плотно сжатые тонкие губы, суровый взгляд. Он смотрел на нее с холодной властностью. Потом бросил и на мертвеца взгляд, полный ледяной безжалостной злобы.
Казалось, они идут целую вечность, если судить по тому, как гудели ее ноги. А Сэм шел все так же прямо, бодро и очень внимательно, впрочем, последние двадцать минут он чуть замедлил шаг и перестал гаркать на нее. Только ругался, когда она падала, как, например, только что.
– Шевелись. – Он схватил ее за руку и потащил за собой.
– Нас преследуют?
– Похоже, нет.
– Но тот человек, которого ты убил...
– Возможно, он и шел за нами или его оставили, чтобы не пустить мятежников обратно на пароход. Теперь это не важно. Он мертв.
По его тону Лолли поняла, что разговор закончен.
Через несколько сот ярдов они оказались на берегу реки, в том месте, где Сэм вытащил ее. На противоположной стороне был причален пароход, и Лолли остановилась, предположив, что теперь им придется переправляться через реку, хотя лично она предпочла бы больше не ступать на этот пароход.
Лолли ошиблась. Сэм пошел по берегу вдоль реки.
– Куда мы идем? Пароход ведь здесь.
– Мы не можем им воспользоваться. – Он продолжал шагать, не замедляя хода. – Двигатель изрешетили пули. Этот пароход все равно что труп на воде, и с тобой то же самое произойдет, если не будешь шевелиться.
Лолли засеменила быстрее, обрадовавшись, что не придется плыть на пароходе.
– Ой, как хорошо!
Он остановился и нахмурился:
– Я понимаю, что у нас с тобой разная логика, но никак не могу взять в толк, почему ты была бы рада оказаться трупом на воде.
Лолли рассмеялась:
– Я имела в виду совсем другое. Я обрадовалась, что не придется плыть.
Сэм молча уставился на нее, задумчиво потирая подбородок и кивая, словно отлично ее понял.
– Очень разумно. Вместо легкой двухчасовой прогулки по реке на пароходе ты предпочитаешь тащиться по джунглям и грязи много миль.
Презрительный взгляд больно уколол гордую Лолли. Этот человек обращался с ней так, словно у нее не было мозгов, а сама она никчемная и заносчивая аристократка. Лолли решила не упоминать о морской болезни.
– Мне не нравятся пароходы.
Он что-то пробормотал неразборчиво.
– Что ж, мисс Лару, надеюсь, ходить пешком вам не менее приятно, чем молоть языком, потому что до залива полдня пути, и то для тренированного солдата.
Он оценивающе оглядел ее сверху вниз, покачал головой, и по его виду она поняла, что мнение о ней он составил не лучшее. В его тоне всегда не хватало почтительности, и это больно задевало Лолли. Она ведь не виновата, что родилась в достатке, а он в бедности. Несправедливо, что он невзлюбил ее за то, в чем нет ее вины. Все равно что ненавидеть человека из-за формы его носа, цвета глаз или волос.
Каждый раз, когда она пыталась быть любезной – например, когда предложила ему свою порцию риса или хотела помочь после жестокого допроса, – он грубо отвергал все ее попытки, и она терялась от такой реакции, не зная, как быть. Ей было ужасно больно, и все, что она могла сделать, – это отправиться в свой темный, пустой угол, потому что, когда она сидела в своем углу, Сэм переставал быть таким противным.
Она не понимала ни его, ни его грубого мира, и от этого ей было страшно. Рядом с ней сейчас не было никого из братьев, а ей так хотелось увидеть знакомое лицо, хотя бы Джеда. Он, конечно, самый суровый из братьев, но Лолли знала, что он любит ее.
Теперь у нее никого не было, кроме Сэма, а для Сэма Форестера она не существовала. Он не понимал, как отчаянно она хотела увидеть рядом что-то знакомое, обычное. Этому желанию больше всего отвечал Сэм. Он был мужчина, как ее братья, и американец.
Сэм ткнул ее винтовкой:
– Шевелись! Если, конечно, хочешь увидеть своего папочку.
Очень грубый американец, поправила она себя. Уязвленная таким отношением, она собрала остатки доброй старой южной гордости, выпятила подбородок и зашагала на нетвердых ногах в самые заросли, то и дело увязая каблуками. Гордый проход длился пять шагов, даже меньше, потому что она упала лицом вниз в мокрый, издающий резкий запах куст. Пытаясь подняться на ноги, она сумела выползти назад ровно настолько, чтобы он вытянул ее.
Он не стал этого делать. Король чикагских трущоб прошествовал мимо... Проклятый, высокомерный янки.
Глава 9
Сэм сунул ей в ладонь порцию жилистого вяленого мяса. Лолли уставилась на сморщенный коричневый кусочек, словно это был засушенный таракан. Сэм впился зубами в свою порцию и замотал головой, чтобы оторвать полоску. Вяленое мясо всегда жесткое, но такого жесткого и соленого ему еще не попадалось. Она смотрела, как он жует, и лицо ее выражало удивление, любопытство и даже легкий испуг.
– Вяленая говядина, – объяснил он, отрывая зубами еще одну соленую полоску.
Она снова посмотрела на предложенный кусок, затем медленно поднесла его ко рту и вонзила в него зубки. Глаза ее расширились. Он наблюдал за ней, не переставая жевать. Стараясь оторвать полоску от куска, она принялась водить зубами взад-вперед – бесполезный метод, как он знал по опыту. Она слегка потянула кусок, зажав его зубами. Сэм спрятал улыбку и запихнул в рот следующий кусок. Лолли продолжала свои попытки, сосредоточив все силы на том, чтобы откусить кусочек говядины.
Господи, вот это было зрелище! Лолли с решительным видом подтянула колени и уперлась дурацкими каблуками в мягкую землю, явно для большего равновесия. Изнеженная красавица южанка, которая еще недавно милым голоском просила подать ей столовый прибор, сидела теперь, привалившись спиной к грубому стволу кокосовой пальмы, жалкая, грязная, со спутанными волосами, и, опустив голову, вгрызалась в кусок старой высушенной говядины, изо всех сил тянула и дергала его не хуже тягловой команды, впряженной в фургон.
