Барбара Картленд - Отзывчивое сердце
Герцогиня хотела сказать в ответ что-то резкое, но сдержалась. Лицо ее неожиданно смягчилось, и после краткого молчания она мягко сказала:
– Что ж, мечтай. Я тоже мечтала, когда была молодой. В юности это свойственно каждому, и лишь с возрастом мечты уходят.
Клеона чуть слышно вздохнула.
– Иными словами, – сказала она, – вы считаете, что я говорю глупости. Вы уверены, что я выйду замуж, надеясь на лучшее, а когда будущее окажется не таким, как я ожидала, то постараюсь найти кого-то другого, кто будет занимать и развлекать меня.
– Ну а теперь кто ведет циничные разговоры? – задала вопрос герцогиня. – Любопытно, кто научил тебя размышлять так серьезно?
– Отец, – не задумываясь, ответила Клеона.
Едва она произнесла эти слова, как тут же поняла свою оплошность и почувствовала, что краснеет, когда герцогиня в изумлении воскликнула:
– Стало быть, сэр Эдвард и впрямь переменился! Насколько мне помнится, его занимали только скачки да стремление настоять на своем во что бы то ни стало, частенько самым недостойным образом.
– Давайте смотреть приглашения дальше, – предложила Клеона, пытаясь сменить тему разговора.
Герцогиня протянула руку.
– Поди сюда, девочка.
Клеона повиновалась. Длинными костлявыми пальцами герцогиня взяла ее за плечо.
– Не нужно презирать моего Сильвестра, – тихо сказала герцогиня. – На самом деле он хороший человек. Что-то случилось с ним за последние шесть месяцев. До этого он тоже был идеалистом. Воистину не представляю, что на него нашло, но я хорошо разбираюсь в людях и убеждена, что у вас с ним много общего.
Клеона ничего не ответила. Да и что она могла ответить? Разве могла она признаться герцогине, что терпеть не может ее внука, считает его беспутным мотом и что с момента ее прибытия в их дом он вел себя непростительно грубо.
Собственно, последнее время они почти не виделись, и Клеона испытывала облегчение. В его присутствии она чувствовала бы смущение оттого, что он застал ее в библиотеке. Она пролежала тогда всю ночь без сна, придумывая объяснения, одно другого нелепее и унизительнее. В конце концов, она была вынуждена признаться себе, что поступила неправильно. Нужно было сразу выйти из укрытия и заявить о своем присутствии. Но и герцог тоже виноват, вернулся домой до того пьяным, что любой порядочной девушке было бы неловко, застань она его в таком состоянии.
Странно, что граф просматривал письма и бумаги на столе у герцога; однако, поразмыслив, она решила, что он сделал это в интересах герцога. Быть может, он пытался удержать друга от слишком азартной игры. В самом деле, при каждой ее встрече с графом, тут Клеона поймала себя на мысли, что эти встречи случаются все чаще, тот с жаром говорил о своей дружбе с герцогом и о желании всячески услужить ему.
Во время бала у графини Мелчестер граф откровеннее прежнего заговорил о своих чувствах.
– Вы околдовали меня, – страстно произнес он, когда они вышли вдвоем из душного бального зала, чтобы пройтись по саду. В мерцающем свете крошечных свечей он казался волшебным. Разбросанные по саду маленькие ажурные беседки с удобными диванчиками и подушками позволяли укрыться от любопытных взоров.
– Подозреваю, что вы говорите это каждой, с кем танцуете, – беспечно ответила Клеона, усаживаясь в одной из таких беседок, увитой жимолостью. Ей нравилось кокетничать с графом. Девушка решила, что научиться этому совсем нетрудно. Нужно лишь усвоить правила игры. И вот теперь, довольная успехами в таком утонченном искусстве, она лишь пожалела, что Леони не видит, как она умеет себя вести.
– Mon Dieu![41] Как вы несправедливы! – обиженно воскликнул граф. – Я говорил вам тысячу раз, что увидев вас впервые, с моим сердцем случилось что-то странное.
– Судя по тому плачевному виду, в каком вы, джентльмены, находились в ту ночь, – отозвалась Клеона, – думаю, у вас было просто несварение желудка.
– У вас восхитительное чувство юмора, – сказал он, припадая губами к ее руке. – Хотя от слов, что произносят ваши хорошенькие губки, не знаешь – плакать или смеяться. Ma foi,[42] вы просто не принимаете меня всерьез.
Клеона попыталась высвободить руку, но граф крепко удерживал ее в своей.
– Мисс Клеона, выслушайте меня, – продолжал он. – Я знаю, в этой стране я – изгнанник, человек, чье состояние и поместья украдены во время революции, но у меня есть основания надеяться, что мне их вернут. Я вновь стану богатым. Мои претензии уже известны Бонапарту, и дело должно слушаться в суде. А посему нельзя сказать, что у меня нет видов на будущее, и я не стыжусь просить вас: окажите мне честь, согласившись стать моей женой.
На мгновение Клеона от удивления потеряла дар речи. Она догадывалась, что ухаживать за хорошенькими женщинами, основное занятие в жизни графа, и считала, что он просто волочится за ней. Но все оказалось не так. Не сразу ей удалось собраться с мыслями и осознать, что ей впервые делают предложение.
– Благодарю вас… – начала было Клеона, но замолчала, когда граф положил ей руки на плечи.
– Нет, нет, не отвечайте мне, – заговорил он. – Я знаю, что слишком поторопился. Я знаю, что плохо сумел сказать, но поверьте, прошу вас, я делаю предложение впервые в жизни. Мне не следовало высказываться так неуклюже, так по-английски. Я хотел сказать, что люблю вас! Я люблю вас, Клеона, я люблю в вас все: ваше очаровательное личико, вашу дивную фигуру, ваши руки, то, как вы смеетесь надо всем. Я люблю, люблю вас! Сделайте меня счастливейшим человеком в мире и скажите, что выйдете за меня замуж.
– Я не могу, то есть… – сбивчиво заговорила Клеона, но замолчала, когда граф привлек ее к себе. Прежде, чем она успела остановить его, он прижался губами к ее губам с исступленной, неистовой страстью, так что у нее перехватило дыхание.
Вначале она испугалась, затем ощутила гнев и отвращение. У него были горячие неприятные губы. С отчаянным усилием ей удалось увернуться от него.
– Нет!.. Нет!.. Нет!.. Не трогайте меня! – вскричала она.
– Скажи «да», скажи, что выйдешь за меня, – настаивал граф. – Я люблю тебя, Клеона, я буду повторять это вновь и вновь! Le t'adore.[43]
– Отпустите меня! Отпустите немедленно! – резко бросила Клеона, и почти тотчас он убрал руки.
– Я обидел вас! Я идиот! Le suis fou![44] Как я мог? Я, который любит вас до безумия?
Невозможно было усомниться в искренности графа. Он сидел, неотрывно глядя на нее, и в мерцающем свете свечей было видно, как волнение исказило его лицо.
– Клеона, не сердитесь на меня, – умолял он. – Я не мог не поцеловать вас. Вы разожгли во мне огонь, который не возможно погасить! Но я сожалею о своей опрометчивости. Смиренно прошу вашего прощения. Я больше не буду вас пугать.
