Кэтлин Вудивисс - Приди, полюби незнакомца
— Идиотка! — самодовольно ухмыльнулась Марелда. — Пока она занимается своими болячками и прохлаждается на мягкой постели, я времени терять не буду. Эштон еще десять раз подумает, называть ли эту бродяжку своей женой.
Спускаясь по лестнице, Марелда весело напевала. Она буквально вся светилась, предвкушая близкую встречу с Эштоном. В конце концов, она красивая женщина, да и с мужчинами знает как обращаться, опыт есть. Пофлиртовать она любила, но границы никогда не переступала, сохраняя целомудрие. У Марелды была репутация недоступной красавицы. Не то чтобы она избегала любовных приключений, но в решающий момент всегда останавливалась, сохраняя себя для Эштона.
Желая произвести своим появлением максимальный эффект, Марелда замедлила шаги у самой гостиной и стала у двери так, чтобы все видеть и при этом самой оставаться незаметной. Аманда и тетя Дженнифер сидели у камина и, прислушиваясь к звукам музыки, вышивали. Эштон — поближе ко входу и, казалось, целиком был поглощен игрой. Взгляд у него был немного отрешенный, словно он думал о чем-то своем, а о чем именно, Марелда до конца понять не могла. Неужели не может забыть ту, что наверху? Этого допустить нельзя.
— Добрый вечер, — приветливо окликнула она присутствующих, и все взоры немедленно обратились к ней. Эштон резко оглянулся, смычок его замер. Тетя Дженнифер подняла голову, глаза ее расширились от удивления, и тут же она сморщилась от боли, уколовшись иголкой. Посасывая палец, она хмуро посмотрела на молодую женщину.
— Боже мой, — выдохнула Аманда, прижимая руки к груди и откидываясь на спинку кресла.
Только Эштон отнесся к появлению гостьи вполне спокойно и, встав, приветствовал ее с легкой усмешкой.
— Добрый вечер, Марелда.
Девушка кивнула на клавесин:
— Можно присоединиться к вам?
— Разумеется, — вежливо кивнул Эштон, в свою очередь указывая на инструмент. Подождав, пока она устроится, он снова опустился на свое место. Она пробежалась по клавишам, разминая пальцы, и кивнула ему — можно начинать. Вновь поплыла музыка, заполняя весь дом своими чарующими звуками. Но тут вступил клавесин, заглушая виолончель своим резким звучанием и то забегая на такт вперед, то опаздывая. Тетя Дженнифер поморщилась от этой какофонии и при всем старании сосредоточиться на вышивке все же еще несколько раз укололась. Аманда, нахмурившись, отвернулась, но от Эштона не укрылось, как она укоризненно покачивает головой, словно стараясь придать музыке нормальный темп. Он подавил улыбку и из сострадания к пожилым дамам остановился. Эштон неспешно принялся натирать канифолью смычок и перебирать струны, как бы недовольный собственным исполнением. Ожидая, пока он покончит с этим, Марелда поднялась и направилась к буфету, где на серебряном подносе стояла целая шеренга графинов. Повернувшись спиной к Эштону, она взяла бокал, налила немного бренди и вернулась к мужчине, ради которого пришла сюда.
Аманда обеспокоенно взглянула на Марелду, только тут заметив, кажется, ее слишком низкое декольте. Она вся вспыхнула при виде этой бесстыдной демонстрации женских прелестей. Прозвенели большие дедушкины часы, и у Аманды появился хороший повод отвлечься.
— Куда там запропастилась Уиллабелл? Обычно она в это время бегает взад-вперед и ругает поваров за медлительность.
— Так она, должно быть, как раз на кухне, доводит Берту до белого каления, — небрежно откликнулся Эштон.
Была затронута тема, которая всегда вызывала у Марелды раздражение.
— Вы слишком много позволяете своим людям, Эштон. Уиллабелл распоряжается здесь, как у себя дома.
Эштон нарочно извлек из виолончели скрежещущий звук, заставив Марелду отступить на шаг и, делая вид, что целиком поглощен настройкой, приложил ухо к струнам.
Но Марелду было не так легко сбить.
— Вы слишком разбаловали слуг. Вы так обхаживаете их, что можно подумать, будто это члены семьи.
— Я не обхаживаю их, Марелда, — спокойно, но твердо ответил Эштон, — однако же, заплатив за них немало денег, считаю, что не должен обесценивать покупку плохим обращением.
— Говорят, вы даже платите им за работу, и через несколько лет они могут выкупить себе свободу. А вам известно, что говорит закон об освобождении рабов?
Эштон медленно поднял взгляд и равнодушно посмотрел на вызывающее одеяние Марелды.
— Рабы, которые превыше всего ценят свободу, меня просто не интересуют. При первом же удобном случае они сбегут, а наказание цепями сделает их попросту бесполезными. Если кто-нибудь хочет от меня уйти, пусть отработает цену, за него заплаченную, — и милости просим. Вот и все, и никаких законов я не нарушаю.
— Еще удивительно, что у вас вообще есть слуги.
— По-моему, мы уже говорили о процветании Бель Шен. Нет смысла возвращаться к этому предмету. — Оборвав разговор, Эштон вновь провел смычком по струнам. Они запели. Он весь погрузился в музыку, постепенно избавляясь от раздражения и обращаясь мыслями к Лирин. По дороге в гостиную он остановился у дверей, но лишь для того, чтобы услышать от Уиллабелл, что его жена нездорова. Ему хотелось увидеть ее, но, поскольку это не удалось, он сделался задумчив, размышляя о том, когда же Лирин перестанет от него скрываться и согласится с тем, что она — его жена.
Он оглянулся и на миг ему показалось, что на пороге возникло видение. Движения его замедлились, он почти перестал дышать. Со струны сорвался последний умирающий звук, и гостиная неожиданно погрузилась в тишину. Это было видение, то и дело возникавшее в его сознании последние три года, но теперь оно приобрело на редкость реальные формы.
— Лирин! — Произнес он это имя вслух или оно только мелькнуло у него в сознании?
Марелда от удивления резко обернулась и пролила бренди на юбку. Увидев на пороге соперницу, она тихонько застонала, буквально ощутив дрожь в коленях.
Рядом с Лирин, готовая в любой момент прийти на помощь, стояла, широко раздвинув губы в улыбке, Уиллабелл, явно гордая спектаклем и своим участием в нем. Экономка раз и навсегда решила, что Лирин — жена хозяина и, следовательно, — хозяйка, а раз так, нужно сделать все, чтобы она заняла подобающее ей место.
Эштон живо поднялся на ноги, чувствуя, как начинает биться сердце. Он впитывал красоту жены, каждую черточку ее облика. Рыжие волосы свободно сбегали волнами вниз, оставляя открытым лицо. От них было глаз не отвести, как и от платья, которое плыло как бледно-розовое облако. Длинные пышные рукава были сделаны из чистого шелка и заканчивались манжетами из штапеля в тон ожерелью на шее. Из узкой горловины поднимались высокие рюши, придававшие Лирин несколько чопорный вид, но Эштон знал, что плоть, скованная корсажем, — это женская плоть. Хоть путь до гостиной дался ей нелегко и она немного побледнела, Лирин представляла собой воплощение женской красоты. О Марелде Эштон теперь и думать забыл, словно в комнате не было никого, кроме него и Лирин. Их глаза встретились и застыли, прикованные друг к другу. Он не видел ничего, кроме чудесного лица и низвергающихся из ее чудных глаз двух изумрудных водопадов, грозивших подхватить и унести его.
