Наталья Павлищева - Проклятая любовь лорда Байрона. Леди Каролина Лэм
Однажды, решив, что тянуть ни к чему, Хобхауз решительно завел разговор на эту тему, для начала объяснив, что хоть и считает леди Каролину привлекательной, но полагает, что Байрону нужно как-то развязывать эти отношения, потому что они приведут только к неприятностям.
И снова Байрон с готовностью вступил в разговор, видно, ненормальность положения поэт понимал и сам, а вот как быть, не представлял себе.
— Джордж, скажи откровенно, что такое ты обещал или предлагал ей, что заставляет леди быть столь уверенной в твоих чувствах?
— Она не уверена в моих, Каролина уверена в своих. Она готова для меня на все.
Несмотря на то, что в голосе поэта чувствовалась законная гордость мужчины, которого не просто предпочли всем остальным, но ради которого готовы на любые безумства, Хобхауз решил выяснить все до конца. Безумства, конечно, хорошо, но как бы они не стоили слишком дорого тому, ради кого совершаются.
— Что это значит, «все», Джордж?
Байрон на мгновение задумался, глядя на свет сквозь прозрачную жидкость в своем стакане с виски, потом хмыкнул:
— Я решил испытать ее готовность и предложил бежать со мной в Европу.
Хобхауз потерял дар речи, он с трудом проглотил вставший поперек горла комок и почти прохрипел:
— За…чем?! Кх, кх!
— К слову пришлось. Вернее, я говорил о том, что хорошо бы сбежать от света.
Уже прокашлявшийся Джон переспросил снова:
— Зачем ты сказал это Каролине?!
— Не знаю. Наверное, хотел проверить, готова ли она бросить ради меня все, даже своего мужа…
Байрон живо вспомнил этот разговор. В тот день они в очередной раз шумно поссорились, настолько, что бывший его соседом Сэмуэль Роджерс даже прислал слугу узнать, не случилось ли чего. Позже поэт даже не мог вспомнить, из-за чего затеял ссору. Вообще-то, скандалы, правда не столь шумные, он любил, потому что они заканчивались бурным сексом, во время которого Каролина выполняла любые его требования, даже такие, которые никогда бы не выполнила в другое время. Но в ссорах ей не было равных, леди Лэм могла находиться в состоянии истерики целый день, Байрон иногда поражался запасам ее слез и нервов.
Доссорившись до очередной сцены в спальне и получив свое, они лежали без сил, когда ему вдруг пришло в голову, рассмеявшись, напомнить, что за то, чем они только что занимались, в Англии положено наказание. Каролина, не задумываясь, объявила:
— Наплевать!
Жаргон для леди неприемлемый, но, воспитанная слугами, она иногда позволяла себе такое.
Тут-то он и протянул расслабленно:
— Иное дело Восток, там делай, что хочешь, никто не осудит.
Это была неправда, потому что ни в Греции, ни в Константинополе что хочешь делать никто не позволил бы, просто правила приличия несколько отличались от правил лондонских гостиных. Но сейчас это было неважно, швырнув Каролине накидку, чтобы прикрылась (он не любил смотреть на ее тело, как вообще не любил вид женщины в постели, не раз утверждая, что не представляет, как смог бы спать с супругой в одной постели), Байрон потянулся за собственной одеждой и досадливо пробормотал:
— Хорошо бы уехать обратно, чтобы жить свободно.
Каролина приняла это на свой счет:
— Уехать нам на Восток?
Тогда Байрон допустил ошибку (или все же это был обдуманный ход?), он поинтересовался:
— А ты могла бы бежать со мной?
— Бежать? А как же?..
Она имела в виду сына, а он ее мужа. Взгляд стал жестким, почти презрительным:
— Боишься бросить своего Уильяма? Если ты меня любишь, как утверждаешь, то что мешает оставить дорогого Уильяма и уехать со мной?
— Нет, я…
Они снова поссорились, вернее, теперь кричал уже только он, потому что достаточно было одной мысли об Уильяме, который куда здоровей физически, богаче и даже умней (Уильям позже оправдал эту уверенность Байрона, став премьер-министром при королеве Елизавете I[1], причем ее любимым премьером, много сделавшим для Англии), чтобы Байрон приходил в ярость. Он словно понимал, что не может дать этой женщине ничего из того, что может ее супруг, ничего, кроме любви, которой, однако, не было.
Наверное, именно это понимание и вызывало ярость у поэта всякий раз, когда он слышал имя соперника. Байрон категорически требовал, чтобы Каролина доказывала, что соперник не более счастлив, что она готова предпочесть мужу любовника во всем, не только в постели. На сей раз повод был великолепным, почувствовав растерянность женщины и ее готовность унижаться, Байрон кричал, что если она не готова бежать, значит, не любит так, как твердит, тогда не за чем вообще встречаться!
— Мне давно пора понять, что я для тебя всего лишь игрушка, чтобы доказать всему свету, что ты можешь иметь в своем списке любовников и меня тоже!
— Джордж, как ты можешь так думать? Я готова ради тебя на все.
— Готова бежать со мной?
Зачем спросил, ведь понимал, что Каролина и впрямь сможет?
Это был легкий и неимоверно трудный для нее вопрос. Бросить Мельбурн-Хаус и Лондон она могла легко, оставить Уильяма куда труднее, все же Каролина по-своему любила умного, терпеливого мужа, оставить маленького сынишку было и вовсе невозможно, какой бы плохой матерью ни считали Каролину, она любила своего маленького странного мальчика, смотревшего на мир отсутствующими неподвижными глазами.
Но Байрон вперился в нее таким взглядом, что Каро поняла: либо она согласится пожертвовать семьей, либо придется жертвовать этой немыслимой любовью.
— Готова…
— Ты так неуверенно говоришь это, что я не верю.
— Джордж, дорогой, что я должна сказать, чтобы ты поверил, что я действительно готова бежать с тобой хоть на край света?
Каролина подумала, что сынишку вырастят без нее, возможно, даже лучше, чем с ней. А Уильям когда-нибудь поймет ее, даже если не простит.
С того дня Каролина жила в полной уверенности, что, как только Байрон продаст имение и получит деньги, они отправятся на Восток, чтобы иметь возможность любить друг друга безо всякого осуждения света.
Уильям поразился несколько изменившемуся отношению супруги к себе и, главное, к сынишке. Каро стала куда внимательней, а временами вдруг заливалась слезами.
Такое поведение беспокойной супруги насторожило Уильяма, и тот поспешил посоветоваться с матерью. Правильно сделал/ потому что герцогиня Мельбурн знала о положении дел куда лучше, чем даже Хобхауз, она отмахнулась от вопросов сына:
— Ах, Уильям, очередная блажь! Каро уверена, что после продажи Ньюстеда Байрон сбежит с ней в Грецию.
— Сбежит? И ты до сих пор молчала об этом?!
