Барбара Картленд - Мгновения любви

Он открыл глаза и некоторое время лежал, глядя на нее.

Потом сел, протянул к ней руки и прижал к себе.

Посмотрев в сторону Храма любви, Пьер тихо произнес:

— Выслушай меня, любовь моя. Сейчас я попрощаюсь с тобой, а затем покину Ле-Бо.

— Попрощаешься?.. Покинешь Ле-Бо? Я что-то… сделала не так?

— Нет, милая, нет. Но так больше продолжаться не может.

— Я не вынесу… расставания.

— Пройдет время, ты поймешь и простишь меня, но я вынужден так поступить.

— Я хочу понять сейчас… Зачем ты лишаешь нас этих… бесценных мгновений… проведенных вместе? — Ее голос дрогнул на слове «бесценных», и Симонетта почувствовала, как руки Пьера крепче обняли ее.

Но он продолжал все так же серьезно:

— В жизни есть прекрасные, совершенные мгновения, как ты сказала, — бесценные. Никогда я не забуду нашу первую встречу. Тебя в дверях храма. Мне тогда показалось, что ты явилась из прошлого.

Симонетта подумала, что и она никогда не забудет их первую встречу и ту легкую дрожь, которую ощутила при прикосновении к его руке. Но она молчала, и Пьер продолжал:

— И наш разговор, когда мы сидели в лунном свете у подножия замка и нас словно окружали тени его прежних обитателей.

— Я… тоже об этом… подумала, — пробормотала Симонетта. — Мне даже виделся замок таким, каким он был в средние века. И я слышала песнь трубадуров… Их песнь о любви.

— А потом, — продолжал Пьер, словно не слыша ее, — хотя я запрещал себе прикасаться к тебе, я все же не удержался и поцеловал тебя. И почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

Симонетта прижалась щекой к его щеке.

— Это было… прекрасно, — прошептала она. — Как я смогу когда-нибудь позволить… другому поцеловать меня?

С того момента я… принадлежу… только тебе.

Пьер вздрогнул и замер.

— Не надо так… говорить.

— Почему же… Если это… правда?

— Тебе нельзя отдавать свое сердце мне. Я стану молиться, чтобы ты нашла свое счастье.

— Счастье? Но как? Ведь я могу быть счастливой… только с… тобой?

— На этот вопрос я не знаю ответа. И это тоже причина, по которой я должен исчезнуть.

Симонетте хотелось протестовать, но ей нечего было возразить. Пьер знал, что ему нужно уйти. И она знала, что их ждет расставание.

Но, может, им попытаться бежать вместе? Тогда ей не нужно будет ничего рассказывать ему про свою прошлую жизнь. Она проживет рядом с ним, оставшись для него начинающей художницей, которую он случайно встретил и полюбил.

Симонетта была, однако, достаточно умна, чтобы понять: это всего лишь мечта. В действительности ее отец поднял бы на ноги всю полицию, если бы Симонетта Террингтон-Тренч исчезла. Ее, несомненно, очень скоро отыскали бы.

Хотя она смутно представляла себе законы, Симонетта полагала, что Пьера при таких обстоятельствах легко могли обвинить в ее похищении.

«Я не могу… причинить ему боль, — сказала она себе. — Я люблю его. Он и так может пострадать из-за меня, если граф исполнит свою угрозу».

Она вдруг поняла, что не должна умолять Пьера остаться, раз он считает, что должен уйти.

Симонетта не вполне понимала, почему он не мог позволить себе продолжать видеться с нею. По крайней мере, пока они с отцом не покинут Ле-Бо. Но она верила Пьеру, а он сказал, что заботится о ней, принимая такое решение.

Как будто прочитав ее мысли, Пьер с грустью проговорил:.

— Какой замечательный сон мы видели вместе. Этот миг, когда на крыльях любви мы устремились в волшебный мир.

Миг, когда мы нашли ту любовь, которую ищут все мужчины и женщины, но которая так часто ускользает от них.

Симонетта чуть не расплакалась.

— Когда мы состаримся, — продолжал Пьер, — мы оглянемся назад, на этот прекрасный миг нашей жизни; и мы вспомним свет на скалах, и будем знать, что Небеса благословили нас, потому что нам дано было не только увидеть этот свет, но навсегда сохранить его в наших сердцах.

— Я… люблю… тебя!

— И я люблю тебя, моя милая маленькая Венера.

Он не спускал глаз с девушки, и Симонетта ждала, что он поцелует ее. Но Пьер встал, и, обнявшись, они медленно, очень медленно пошли по траве на дорогу.

Только в нескольких шагах от дороги Пьер остановился в тени деревьев и мягко попросил:

— Посмотри мне в глаза, Симонетта!

Она повернулась к нему лицом и подняла глаза, полные грусти. Губы ее слегка дрожали.

Он долго-долго смотрел на нее.

— Какая же ты красивая! Какая нелепость, какой абсурд! Невыносимо даже подумать, какое будущее ждет тебя!

У Симонетты не было слов. Она только вздрогнула. В голосе Пьера слышалась такая глубина чувства, что ее сердце забилось часто-часто, почти так же, как от его поцелуев.

— Где бы ты ни оказалась, чем бы ни занималась, обещай мне помнить о любви, которую мы нашли. Никогда не предавай памяти о ней!

Пьер ждал, не спуская с нее глаз. Она с трудом выговорила, запинаясь:

— Я… я обещаю.

Он очень медленно обнял девушку и прижал к себе.

Потом так же медленно покрыл поцелуями ее лоб, глаза, щеки, маленький подбородок.

Ласково и нежно целовал он ее, словно прощались их души, лишенные телесной оболочки. Отпустив ее, он подавленно попросил:

— Иди скорее, любимая моя, пока я еще могу позволить тебе уйти. И да поможет тебе Бог, теперь и всегда.

С этими словами он отвернулся и пошел к оставленному мольберту, и Симонетта повиновалась, чувствуя безысходность и вместе с тем какой-то высокий смысл в его прощании.

В последний раз она перебралась через изгородь из лаванды и пошла назад, к дому. Солнце по-прежнему сияло в небе, но девушку сковывал холод, она шла, как в густом тумане.

Темнота окутала ее сердце и мозг, и яркий дневной свет померк для нее.

Впоследствии Симонетта так никогда и не могла припомнить точно, как все произошло дальше.

Смутно она помнила, как лежала на кровати, измученная страданиями телесными и духовными, словно какая-то часть ее самой медленно и безмолвно умирала.

Затем, убедив себя, что жизнь должна продолжаться, она решила переодеться и присоединиться к отцу.

Девушка долго-долго разглядывала свое отражение в зеркале.

Ей показалось, будто она сразу состарилась, словно уходя, Пьер унес с собой и ее красоту. Теперь ее лицо казалось безжизненной маской. А голос Пьера повторял где-то рядом:

— Ты такая немыслимо красивая!

Как ни странно, девушка не могла плакать. Возможно, слезы придут потом, но сейчас глаза ее были сухи.

Сердце безжизненным камнем давило грудь. Она не чувствовала ничего, кроме боли… боли… и еще раз боли.

Наконец Симонетта заставила себя встать, взяла шляпу и пошла вниз за холстом, почти нетронутым, красками и палитрой.