Генри Джеймс - Вашингтонская площадь
— Думаю, составил; врачи ведь тоже не бессмертны. Наверное, и я там упомянута, — откровенно сказала миссис Пенимен.
— И вы уверены, что он изменит завещание? В отношении Кэтрин?
— Да. Но потом опять его изменит — в ее пользу.
— На это нельзя полагаться! — сказал Морис.
— А разве _нужно_ вам на это полагаться?
Морис смутился.
— Конечно, я боюсь причинить Кэтрин ущерб!
— Вы не должны этого бояться. Ничего не бойтесь, и все будет прекрасно!
Затем миссис Пенимен уплатила за свой чай, а Морис уплатил за свои устрицы, и они вместе вышли на пустынную, плохо освещенную Седьмую авеню. Тьма сгустилась, а фонари стояли далеко один от другого; мостовая между ними изобиловала ямами и рытвинами. Спотыкаясь о вывороченные булыжники, проехал ярко разрисованный омнибус.
— Как вы доберетесь до дому? — спросил Морис, провожая эту повозку внимательным взглядом: Миссис Пенимен держала его под руку.
После минутного колебания она ответила:
— Вот так — это будет очень славно.
И дала ему почувствовать, сколь ценна для нее его поддержка.
Что ж, он повел ее запутанными улицами западной части города, потом сквозь шумную вечернюю толпу в более населенных кварталах; наконец они добрались до тихой Вашингтонской площади; перед ними поднималось крыльцо доктора Слоупера — мраморные ступени и белоснежная дверь, украшенная сверкающей серебряной дощечкой и олицетворяющая для Мориса затворенные врата рая. Спутник миссис Пенимен остановил печальный взор на освещенном окне в одном из верхних этажей.
— Это моя, моя милая, милая комнатка! — сказала миссис Пенимен.
Морис вздрогнул.
— На нее я мог бы поглядеть и не подходя к самому дому, — пробормотал он.
— Это как вам угодно. А вот комната Кэтрин выходит на другую сторону. Два великолепных окна на втором этаже. Можно выйти на соседнюю улицу, и вы их увидите.
— Нет, мне не хочется их видеть! — И Морис повернулся к дому спиной.
— Я все равно скажу ей, что вы здесь стояли, — сказала миссис Пенимен, указывая себе под ноги. — И передам ей ваши слова — чтобы она не сдавалась.
— О да, конечно! Впрочем, я пишу ей об этом.
— Живое слово значит больше, чем письмо. И помните: если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти, — миссис Пенимен посмотрела на окна третьего этажа.
На этом они расстались, и Морис с минуту постоял в одиночестве, глядя на дом; затем он повернулся и, перейдя к скверу, зашагал угрюмо кругом площади, вдоль деревянной ограды. Завершив круг, он снова ненадолго остановился перед жилищем доктора Слоупера. Взгляд его блуждал по фасаду дома и наконец остановился на красноватых окнах миссис Пенимен. "Чертовски уютный особняк", — подумал Морис Таунзенд.
17
Вечером миссис Пенимен сообщила Кэтрин (они сидели в малой гостиной) о своей беседе с Морисом Таунзендом; услышав эту новость, девушка вздрогнула, как от боли. Она даже рассердилась, — чуть ли не впервые в жизни. Кэтрин казалось, что тетка принимает непомерное участие в ее делах, и она с тревогой чувствовала, что от этого непременно произойдет какой-нибудь вред.
— Не понимаю, зачем вам понадобилось встречаться с ним, — сказала она. — По-моему, так нельзя.
— Мне стало жаль его; я подумала, кто-нибудь должен к нему пойти.
— Не кто-нибудь, а только я, — заявила Кэтрин, понимая, что никогда прежде не проявляла такого высокомерия, и в то же время чувствуя свое право на это.
— Но ты бы не пошла, милочка, — возразила тетушка, — и с ним могло бог знает что случиться.
— Я не встречаюсь с ним, потому что отец мне запретил, — простодушно ответила Кэтрин.
Такое простодушие раздосадовало миссис Пенимен.
— Если бы отец запретил тебе спать, ты бы, наверное, никогда не уснула, — заметила она.
— Я вас не понимаю, тетя, — сказала Кэтрин, поглядев на нее. — Вы какая-то странная.
— Ничего, дорогая, когда-нибудь ты меня поймешь!
И миссис Пенимен вернулась к вечерней газете, — она ежедневно прочитывала номер от первой строки до последней. Читала она молча и словно отгородившись от племянницы: она твердо решила дождаться, пока Кэтрин сама попросит ее рассказать о встрече с Морисом. Но Кэтрин молчала так долго, что терпение тетки истощилось: она уже открыла было рот, намереваясь обвинить племянницу в бессердечии, когда та наконец заговорила:
— Что он сказал?
— Что готов жениться хоть сейчас, несмотря ни на что.
Кэтрин никак не отозвалась на это, и миссис Пенимен снова начала терять терпение; а потеряв его, сообщила, что Морис был очень красив, но выглядел изможденным.
— И грустным? — спросила племянница.
— У него были круги под глазами, — сказала миссис Пенимен. — Когда я с ним познакомилась, он выглядел совсем иначе. Но, пожалуй, если бы я тогда увидела его таким, как сейчас, он поразил бы меня еще сильнее. В самой удрученности его есть что-то чарующее.
Это описание показалось Кэтрин необычайно ярким, и при всем своем недовольстве теткой Кэтрин почувствовала, что оно ее завораживает.
— Где вы с ним встретились? — спросила она наконец.
— Мы встретились… мы встретились на Бауэри, в кондитерской, — сказала миссис Пенимен, полагавшая, что в таких вещах нужна некоторая конспирация.
— А где эта кондитерская? — поинтересовалась Кэтрин, немного помолчав.
— Ты хочешь пойти туда, милочка? — спросила тетя.
— Да нет же! — и Кэтрин поднялась, подошла к камину и стала глядеть на тлеющие угли.
— До чего ж ты холодна, Кэтрин! — нарушила молчание миссис Пенимен.
— Я? Холодна?
— Холодна… и суха.
Девушка быстро обернулась.
— Это он так сказал?
Миссис Пенимен выдержала паузу.
— Я передам тебе, что он сказал. Его страшит, сказал он, лишь одно что ты побоишься.
— Побоюсь? Чего?
— Отца.
Кэтрин снова обернулась к камину и через некоторое время сказала:
— Я и вправду боюсь отца.
Миссис Пенимен тотчас встала и подошла к племяннице.
— И что же — ты готова отвергнуть Мориса?
Кэтрин надолго застыла, глядя на угли; наконец она подняла глаза и посмотрела на тетку.
— Зачем вы меня все время торопите? — спросила она.
— Все время тороплю? Да я прежде и не говорила с тобой об этом!
— А по-моему, говорили, и не раз.
— Так ведь это необходимо, Кэтрин, — сказала миссис Пенимен с необычайной торжественностью. — Боюсь, что ты сама не понимаешь, как важно… — Она сделала паузу; Кэтрин не сводила с нее глаз. — …как важно уберечь от разочарования эту прекрасную юную душу.
