Лиза Клейпас - Нам не жить друг без друга
Обычно этот флигель занимали неженатые члены семьи и подрастающие дети мужского пола, но сын Максимилиана и Лизетты Рафаэль пребывал еще в младенческом возрасте, а больше Волеранов-мужчин на плантации не было. По настоянию Лизетты Селия изменила убранство домика. Максимилиан привел ее на чердак главного дома. Здесь хранилась старинная мебель, картины, изящные безделушкм. «Бери все, что понравится», – сказал он.
К своему удовольствию, Селия откопала там настоящие сокровища: гобелены нежных зеленых и розовых тонов, тонкий фарфор, итальянские часы в стиле барокко, украшенные крошечными фигурками сатиров, диван и кресла в стиле Людовика XV, с позолоченными ножками, обтянутые шелковой тканью лимонного цвета. И вскоре «холостяцкий», как его называли" флигель превратился в уютный дом с просторными светлыми комнатами. Селии там очень нравилось. Особенно ей полюбилась гостиная с застекленными дверьми и каминной доской из белого мрамора, а также библиотека – комната была необычной восьмиугольной формы, ее обставили мебелью, сделанной местными креольскими мастерами.
– Здесь стало так красиво! – воскликнула Лизетта, увидев результаты труда Селии. – Ты, я вижу, умеешь подобрать цвета и украсить дом… Ой, а здесь что такое?
Она открыла дверь в самую маленькую комнату в доме, всю меблировку которой составляли старый прямоугольный стол, табурет и мольберт. Не было ни занавесей на окнах, ни ковров на полу. В углу стояли чистые загрунтованные холсты. На столе лежали альбомы для этюдов, кисти и краски. Лизетта удивленно уставилась на Селию:
– Я и не подозревала, что ты художница.
Селия покраснела.
– Нет, какая я художница, что вы… Я просто… Мне нравится… Прошу вас, не смотрите на мою мазню, мне не хотелось бы, чтобы это кто-нибудь видел.
Лизетта отдернула руку от альбома для этюдов.
Испугавшись, что Лизетта обидится, Селия стала оправдываться и еще больше покраснела.
– Мои работы никто никогда не видел. В детстве я любила рисовать, но потом умерла мама, и мне стало не до этого. – Она смущенно откашлялась. – Надеюсь, вы не будете возражать, что я превратила эту комнату в мастерскую? Все это просто так, от нечего делать, но меня успокаивает сам процесс… Будь Филипп жив, я ни за что не стала бы рисовать. Он захотел бы взглянуть на мою мазню, а я бы этого не вынесла.
– Ну что ты, Селия, – ласково сказала Лизетта. – Не нужно так расстраиваться. Можешь использовать эту комнату по своему усмотрению. Я никогда тебе не помешаю.
– Спасибо, – еле слышно поблагодарила Селия. Лизетта задумчиво посмотрела на ее опущенную головку:
– Ты такая тихая и нетребовательная, дорогая, даже слишком. Иногда меня это тревожит.
– У меня есть все… нет никаких причин тревожиться за меня. – Селия стала шаг за шагом отступать к двери, боясь, что Лизетта спросит что-нибудь еще. Этой женщине было свойственно заботиться обо всех, кто ее окружал. Но Селия за всю свою жизнь была откровенна лишь с очень немногими людьми: с отцом, братьями, сестрами и с Филиппом.
Селия написала отцу о смерти Филиппа и о жизни на плантации. На свои сдержанные, даже суховатые письма она получала сочувственные, но не менее сдержанные ответы от отца и братьев. Возможно, постороннему наблюдателю их отношения показались бы несколько холодноватыми. Но все Веритэ были людьми практичными и умели управлять своими чувствами. Ее отец был уверен, что главное – крепкое здоровье, а все остальное не так важно. Никто, даже Филипп, не проникал еще в потаенные уголки ее души.
Селия подозревала, что способна на сильные чувства. Страсти, спрятанные глубоко в ее душе, пугали ее. Она мучилась вопросом: были бы они с Филиппом по-настоящему близки – не только физически, но и духовно? Но теперь она уже никогда не получит ответа.
Селия не позволяла себе думать о Филиппе перед сном. А если такое случалось, она непременно видела во сне, как он тонет, протягивает к ней руки и умоляет спасти. Она просыпалась в поту и слезах с ощущением, что Филипп жив.
* * *– Нет, Веста, – уговаривала Селия рыжую кошку, пытавшуюся вскарабкаться ей на колени.
С тех пор как Селия перебралась в "холостяцкий флигель, кошка поселилась у нее. Смирившись с непрошеным вторжением, Селия назвала ее Вестой в честь древнеримской богини домашнего очага.
Сейчас Селия сидела в уединенном уголке сада, укрытом от посторонних взглядов двумя рядами лимонных деревьев. Четыре дорожки образовывали прямоугольник, вдоль одной из сторон его тянулась каменная стена. В стене была ниша, а в ней – фонтан.
День был солнечный, дул легкий ветерок. Такие дни обычны во Франции, но редки здесь. Селия сняла черную шляпку с широкими полями и поджала под себя одну ногу. От нечего делать она рисовала то, что видела вокруг, и мечтала.
Обидевшись на Селию, что та не пустила ее на колени, Веста спрыгнула со скамьи и, усевшись возле ног хозяйки, принялась вылизывать белые с рыжим лапки. Селия улыбнулась и, сбросив туфельку, почесала босой ногой пушистый живот кошки. Раздалось довольное мурлыканье.
Мерное журчание воды, мягкий ветерок и нежаркие лучи солнца убаюкали Селию. Она прислонилась спиной к стене. Ей вспомнились слова Лизетты. Филипп тоже любил сидеть здесь с книгой по философии или томиком стихов. Селия попыталась представить себе его: вот он, откинувшись на спинку скамьи, скрестил длинные ноги, а солнце освещает его прекрасные темно-каштановые волосы.
Подчиняясь внезапному порыву, Селия начала делать набросок его лица: высокие скулы, прямой нос и густые брови вразлет. Крепкая шея, волосы зачесаны назад – только несколько прядей падают на лоб. Грифель скользнул по бумаге, будто им управляла сила, не подчинявшаяся ее воле. Словно загипнотизированная, Селия видела, как под ее рукой на бумаге появляются твердые губы, лучики в углах глаз.
Селия нахмурилась. Что-то не так… Глаза… Невыразительные, и разрез не тот. Она приподняла уголки глаз, под-темнила зрачки, добавила несколько решительных штрихов бровям. Рисунок был закончен. Селия недовольно покачала головой. Веста мяукнула, вопросительно посмотрев на нее.
– Все не так, – вслух произнесла Селия. – Совсем не так. Почему я не могу вспомнить, как Филипп…
Вдруг лист бумаги задрожал в ее руке. Глаза на рисунке словно ожили… но они принадлежали не Филиппу. В глазах на рисунке появился насмешливый огонек.
– Смотри мне в глаза, Селия.
Нервно глотнув, Селия бросила рисунок на землю. Веста немедленно заинтересовалась шуршащей бумагой и вцепилась в нее когтями. Гулко забилось сердце, и Селия прижала руку к груди. «Не будь дурочкой, – сердито сказала она себе. – Зачем ты позволяешь себе расстраиваться по пустякам?» Но успокоиться ей не удалось. Она закрыла глаза.
