Моника Маккарти - Ястреб
Он вполне может сделать исключение из своего правила — «никогда не заигрывай с девственницами» — только на этот один-единственный раз.
Эрик погладил пальцем ее слишком упрямый подбородок, стараясь смягчить его нежной лаской. Ее кожа на ощупь оказалась необыкновенно гладкой и бархатистой, будто сливки.
Девушка широко раскрыла глаза:
— Ч-что… в-вы д-делаете?
Эрик улыбнулся и стал поглаживать большим пальцем ее пухлую нижнюю губу. От ее прерывистого дыхания ему стало жарко в паху.
— Я собираюсь поцеловать тебя, — сказал он.
Ее глаза потемнели. Похоже, она совсем перестала дышать.
— Зачем? — беспомощно пискнула она.
Глаза ее так жадно всматривались в его лицо, что Эрик подумал, вряд ли она заметит, как он бедром прижимается к ней, подталкивая ее к своим коленям.
Обвив рукой ее талию, он спросил:
— Тебя прежде ведь никто не целовал, не правда ли, Элли?
Она молча покачала головой, слишком ошеломленная, чтобы солгать. Он притянул ее лицо ближе и снова пробежался большим пальцем по ее губам. К его удовольствию, они задрожали и приоткрылись.
Такое сладкое приглашение нельзя было игнорировать, и он припал к ее губам. Нежно. Осторожно. Едва касаясь. Давая ей привыкнуть к новым ощущениям.
Он проделывал это сотни раз прежде, но, коснувшись ее, неожиданно испытал небывалый взрыв чувств. У него все перевернулось внутри. Как это возможно, что у нее такие мягкие и сладкие губы? Ему хотелось погрузиться в них. В нее.
Эрик слегка отстранился, немного смущенный, и посмотрел в ее полузакрытые глаза. Да, вот так она и должна выглядеть: с задумчиво-мечтательными глазами, с мольбой ожидающей его ласк. А вовсе не холодной и невозмутимой.
Он нахмурился, поражаясь, как сильно бьется его сердце и как нестерпимо ему хочется целовать ее.
И снова завладел ее ртом, более настойчиво и жадно.
Сладкий? Боже, ее рот был подобен теплому сахару, плавящемуся под его губами.
Он целовал ее с неистовой жадностью, даже не вспоминая о христианском долге. В этот момент он мог думать только о ее бархатистой коже, о ее нежных сладких губах, о ее медовом вкусе и соблазнительном запахе. Ему казалось, что его затягивает стремительный поток восхитительных чувственных ощущений и он тонет в пучине желания.
Эрик поверить не мог, что так возбудился от одного поцелуя. Его мужское естество затвердело, как чертов камень. В поисках облегчения он притянул девушку ближе и посадил к себе на колени. Но когда ее ягодицы опустились на его возбужденную плоть — отделенную от нее только тонким слоем полотна, — его мучения только усилились, заставляя желать большего. Гораздо большего.
Элли ощутила его твердость, так интимно прижимавшуюся к ней, и из ее горла вырвался неясный звук. Частью возглас удивления, частью нечто иное, более глубокое, наводящее на мысль о сладострастии, которого Эрик в ней не подозревал.
Повязки на его ладонях не помешали ему зарыться пальцами в копну ее волос и обхватить затылок, притягивая ее лицо для поцелуя.
«Только попробую», — поклялся он себе, припав к ее губам и раздвигая их своими. Боже! Проникнув языком в глубины ее рта, он испытал ни с чем несравнимое наслаждение, заставившее его застонать.
Она вздрогнула при этом неожиданном вторжении, но прежде чем она успела отстраниться, он продолжил свои дерзкие ласки, исследуя ее рот и сплетаясь с ее языком, и повторял это до тех пор, пока она не обмякла в его руках.
Вот такой она ему нравилась. Теплая и податливая в его объятиях. С пылающей кожей, учащенным дыханием и телом, созревшим для его лаек. Ощутила ли она жар между бедрами? Жаждет ли его прикосновений?
Что, черт побери, с ним случилось? Эрик знал, что такое вожделение, но это было… нечто большее. К этой девушке он испытывал нечто совсем иное, хотя разрази его гром, если он знал что. Жар, охвативший его, становился все нестерпимее. Он весь горел. Не только в паху.
Внезапно смутившись, он начал потихоньку отстраняться — и так бы и сделал, если бы не ощутил робкое прикосновение ее языка к своему. Этот невинный отклик что-то перевернул в нем. Словно разжег внутри у него огонь.
Вместо того чтобы отстраниться, он теснее притянул ее к себе, крепко прижав к груди. Соски ее уперлись ему в грудь, когда он снова ее поцеловал, глубже и настойчивее, сплетаясь с ней языком. Боже, как это было приятно!
И она отвечала ему, встречая его язык своим, сначала робко, а затем все увереннее, поскольку его стоны ободряли ее. Ему хотелось закричать от мужской гордости, когда она обвила руками его шею. Если ей и не хватало опытности, она это восполняла энтузиазмом. Какое расточительство держать подобную страсть под запретом, пока она не увянет и не умрет! Она была одарена от природы.
Ее отклик оказывал на него странное действие. Он, похоже, уже не мог контролировать себя. Его поцелуи становились все более страстными. Более напористыми. Более рискованными. Он целовал ее так, словно хотел зацеловать до бесчувствия.
Все его тело было охвачено огнем, сердце тяжело колотилось, пульсация крови громом отдавалась в ушах. Он понимал, что находится на грани и рискует совершить безрассудный поступок, но не находил в себе сил остановиться.
Он хотел оказаться внутри ее, ощутить, как она содрогнется от наслаждения. Ни о чем другом он не мог думать.
Внезапно дверь в комнату с грохотом отворилась.
Элли соскочила с его колен как ошпаренная. Эрик почувствовал себя так, будто ему только что вылили на голову ведро холодной воды, и вскочил на ноги почти так же поспешно, как и она.
«Какого черта?»
Он инстинктивно потянулся к рукоятке кинжала на поясе, но опустил руку, увидев, что это был Доналл, ведущий хромающего Рэндольфа.
Хотя Эрик еще не остыл, и кровь по-прежнему стремительно струилась по его жилам, в голове у него мгновенно прояснилось.
— Что случилось?
Доналл удивленно посмотрел на него — очевидно, заметил что-то из того, что здесь происходило. Элли не относилась к типу женщин, которых предпочитал Эрик.
— Он очень ослабел. Похоже, у него лихорадка, он весь горит.
Элли горестно вздохнула:
— Уложите его сюда.
Она показала на кровать, встроенную в стену, с ужасающей скоростью превращаясь вновь в заправскую няньку — словно не она только что таяла в его объятиях.
Эрик выругался и зарылся пальцами в шевелюру, не зная, на кого он злится, на Рэндольфа или на себя. Кого-то очень сильно взволновал этот поцелуй, но, судя по всему, точно не ее.
Глава 8
— Элли!
Она вздрогнула. Громкий окрик Ястреба нарушил мирную тишину солнечного зимнего дня, так что она едва не выронила кипу свежевыстиранного белья, которую держала в руках.
