Филиппа Грегори - Меридон
– Безопаснее будет с голыми руками, – заметил Дэвид. – Легче ловить.
Роберт пососал холодный черенок трубки.
– Голые руки, голая шея, корсажик и юбка выше колен? – спросил он. – Да меня под суд отдадут!
Дэвид засмеялся.
– Сперва вы заработаете состояние! – сказал он. – Если девушка согласится.
Роберт ткнул черенком трубки в сторону Дэнди.
– Да она бы и голышом полезла, только намекни, правда, Дэнди?
Дэнди опустила темные глаза так, чтобы все видели изгиб ее темных ресниц на фоне розовых щек.
– Я бы надела юбочку и маленький облегающий лиф, – скромно предложила она.
– Хорошо, – сказал Дэвид. – Но учиться нужно в бриджах и теплой куртке с короткими рукавами.
– Иди в дом, Дэнди, – приказал Роберт. – Миссис Гривз подыщет тебе что-нибудь из вещей Джека или Уильяма. Поторапливайся.
Он взглянул на Джека и меня – мы стояли в бриджах для верховой езды и рабочих куртках.
– Эти двое правильно одеты?
– Да, – ответил Дэвид.
– Тогда я вас оставлю, – неохотно произнес Роберт Гауер. – Вы помните наше соглашение: они должны научиться прыгать на трапецию и перелетать к Джеку и обратно на площадку за два месяца.
– Помню, – ровным голосом ответил Дэвид. – А вы помните мои условия.
– Ежедневная плата наличными, – подтвердил Роберт. – Если будете работать до одиннадцати, потом можете позавтракать в кухне. После этого – дневные занятия и обед в кухне в четыре.
– Потом им надо будет отдохнуть, – твердо произнес Дэвид.
Роберт кивнул.
– Тогда девушки смогут заняться костюмами, – сказал он. – Но завтра я обещал взять Мэрри на конскую ярмарку.
Дэвид кивнул, дождался, пока Роберт выйдет, и закрыл за ним дверь амбара. Потом посмотрел на Джека и меня.
– Давайте приниматься за работу, – сказал он.
7
Боясь веревок и качелей под высоким сводчатым потолком амбара, я ожидала худшего; я была уверена, что Дэвид в первое же утро заставит нас лезть на самый верх. Но он этого не сделал. Еще до того, как Дэнди вернулась из дома, обиженная и прекрасная в мешковатых домотканых бриджах Уильяма и полотняной рубашке Джека, Дэвид велел Джеку и мне пробежаться – сперва рысцой, а затем – бегом пять кругов по амбару.
Потом он велел нам бегать задом наперед и танцевать на одном месте, пока мы не раскраснелись и не запыхались. Тщательно уложенная короной коса Дэнди расплелась, и она небрежно свернула ее в узел на шее. Но мы, все трое, были выносливы, как рабочие пони. Мы с Джеком каждый вечер репетировали трюк без седла и сделались быстры и подвижны, как борзые. А Дэнди, хотя и норовила улизнуть и подремать на солнышке, как только выдавался случай, выросла в кочевьях и могла пройти двадцать-тридцать миль за день без труда – и еще плавать наперегонки после этого.
– Годитесь.
Дэвид и сам задыхался, когда мы рухнули на опилки отдохнуть.
– Я боялся, что вы будете пухлыми и ленивыми, но у вас хорошие мускулы и дыхалка отличная.
– Когда мы полезем наверх? – спросила Дэнди.
– Когда угодно, как захочешь, – беспечно ответил Дэвид. – Я проверю оснащение, пока вы будете завтракать, а потом можешь лазать вверх-вниз, когда пожелаешь. Я покажу, как падать на сетку, и как только вы этому научитесь, вам ничего не грозит.
– Я не знаю, смогу ли, – сказала я.
Я старалась говорить спокойно, но от пульсирующего страха в животе у меня перехватывало дыхание.
Дэвид улыбнулся мне. Его огромные усы по-прежнему завивались на потных щеках.
– Знаю, ты боишься, – начал он ободряюще. – Понимаю. Я тоже боялся. Будешь работать в том темпе, какой сама выберешь. Ты сложена как раз для этого дела, и мышцы у тебя, по-моему, подходящие. Но заниматься этим можно, только вложив в дело душу. Я лично никого на лестницу силой гонять не собираюсь.
– Как вы этим занялись? – спросил Джек.
Дэвид улыбнулся.
– Это долгая история, – лениво произнес он. – Вербовщики насильно затащили меня из Ньюпорта, там мой дом, на военный корабль – большой и страшный для деревенского парнишки. Я сбежал с корабля, как только смог, в Португалии, в Лиссабоне, и какое-то время жизнь у меня была непростая. Потом прибился к бродячим акробатам. Тело у меня не для этого занятия, поэтому меня ставили в самый низ, и я их всех держал. А потом увидел номер на римских кольцах, и он меня захватил.
Он подкрутил усы.
– Он меня создал, – просто сказал он. – Я пошел в ученики к человеку, который его работал, и тот меня всему научил. Потом мы сменили кольца на трапецию, потому что так можно было раскачиваться, а не просто висеть, как остальные акробаты. Сперва я был один. Потом начал учиться его сынишка, и мы выяснили, что он может качнуться вперед и достать меня, а я могу его поймать и перебросить обратно на его трапецию. Хороший был номер.
Он помолчал. Я заметила, как он сощурился от какого-то печального воспоминания. И почувствовала, как сжался от страха мой живот.
– Что случилось? – спросила я.
– Парнишка упал, – просто ответил он. – Упал, сломал шею и умер.
Какое-то время мы все молчали.
– Мэрри, ты совсем зеленая, – сказал Джек. – Тебя тошнит?
Я покачала головой.
– Нет, – ответила я. – Продолжайте, Дэвид. Что вы тогда сделали?
– Вернулся сюда и нашел партнера, который мне помог с оснащением и встал на другой стороне, чтобы тянуться и ловить меня за ноги, когда я качался. Но ваш отец – вот у кого полно замыслов! Никогда не думал поставить наверх девушек. Людям это понравится.
– Он вам хорошо заплатит, – резко сказал Джек. – Вы – единственный в Англии можете работать на трапеции. И все-таки учите нас. И говорите, что девушки соберут толпу.
Дэвид улыбнулся.
– Я старею, – откровенно признался он. – Устаю после двух представлений, а напарник мой делается медлителен. Сбережений у меня нет, никаких. Роберт мне платит королевский выкуп, чтобы я вас троих выучил тому, от чего мне никакого прока не будет через пару сезонов. И он мне заплатит еще больше, чтобы я отказался учить других тому, чему выучу вас.
Он улыбнулся Джеку и послюнил пальцы, чтобы подкрутить кончики усов.
– Никакой тайны тут нет, – произнес он. – Ваш отец это знает, и я знаю.
Джек кивнул.
– Сколько можно проработать на трапеции? – спросил он.
– Лет до двадцати пяти, или вроде того, – задумчиво ответил Дэвид. – Зависит, для начала, от того, насколько человек подготовлен. Я голодал и болел почти всю жизнь. Не думаю, что у меня получится много работать после тридцати.
– Тяжелая это жизнь, – сказала я, глядя на него.
Лицо у него разрумянилось, великолепные усы завивались и пушились. Но мешки под глазами были глубокими и темными.
