Филиппа Грегори - Проклятие королей

– Кого из своих дам мне подозревать? – с горечью спрашивает меня Катерина. – Кого? За кем наблюдать? Леди Маргарет Парр? Она красивая. Мария Кингстон? Леди Джейн Гилдфорд? Леди Элизабет Болейн? Она, конечно, замужем, но с чего бы это помешало ей соблазнить короля? Вас?

Меня не обижает ее порыв.

– Королеве должны служить самые красивые и богатые дамы королевства, – просто отвечаю я. – Так устроен двор. Вы должны быть окружены прекрасными девушками, они здесь для того, чтобы найти мужей, они решительно настроены блистать, конечно, на них будут смотреть и придворные, и король.

– Что мне делать? – спрашивает она. – Как сделать свой брак неприступным?

Я качаю головой. Мы обе знаем, что единственное, что она может сделать, чтобы доказать, что Бог благословил ее брак, – это родить живого сына. Пока не явился маленький спаситель, мы все ждем, когда король начнет задавать Господу вопросы.

Отошедший от скорби по сыну король добр ко мне, и мне советуют подать прошение о возвращении состояния и земель брата. Я могу даже попросить возвращения фамильного титула. Я всю жизнь притворялась, что имя мое – ничто, а состояние потеряно, поэтому теперь не могу не захотеть вернуть и то и другое.

От этого предприятия кружится голова, словно я опять выхожу из холодного монастыря к весеннему двору, выхожу из тьмы, щурясь от света. Я переписываю богатства брата, которых он лишился, когда отец короля забрал его из класса и бросил в Тауэр. Перечисляю титулы, которыми обладала, когда шла от них прочь, по проходу к алтарю, чтобы стать женой простого рыцаря Тюдоров. Поначалу с опаской, будто иду на риск, я называю свое великое имя, определяю размеры своего состояния и говорю, что все это было моим, моим и только, что Тюдоры неправедно отняли это у меня, а теперь я хочу все вернуть.

Я вспоминаю злые молитвы в Сайонском аббатстве и, усмирив гнев, пишу королю осторожное прошение, облекая просьбу в такие слова, чтобы это не было осуждением алчного тирана, его отца, но лишь умеренным требованием своего. Требованием ради моих сыновей, им должно принадлежать то, что было нашим, я хочу, чтобы мне вернули величие, я снова хочу быть Плантагенетом. Ведь время пришло, я могу быть Плантагенетом. Я наконец могу быть собой.

Поразительно, но король удовлетворяет прошение. Свободно, щедро, великодушно он дает мне все, о чем я прошу, и говорит, что раз уж я по рождению и по склонности – одна из величайших дам королевства, состояние у меня тоже должно быть самым большим. Я стану тем, кем должна была стать по рождению: Маргарет Плантагенет, богатой, как Йоркская принцесса.

Я прошу королеву о позволении покинуть двор на один вечер.

– Хотите рассказать детям, – улыбается она.

– Это изменит для нас все, – говорю я.

– Поезжайте, – отвечает королева. – Поезжайте в свой новый дом и встречайте их там. Я рада, что вы наконец добились справедливости, я рада, что вы снова Маргарет Плантагенет.

– Графиня Солсбери, – отзываюсь я, приседая в глубоком реверансе. – Он вернул мне мой фамильный титул, я в своем праве. Я графиня Солсбери.

Катерина смеется от радости и говорит:

– Как роскошно. Как по-королевски. Дорогая моя, я так за вас рада.

Я сажусь с Урсулой, которой уже тринадцать, и ее младшим братом Джеффри на королевскую барку, которая отвезет нас ниже по течению, в Л’Эрбер, прекрасный дворец Плантагенетов на берегу реки, рядом с Тауэром; король вернул его мне, и я позаботилась о том, чтобы в большом зале развели огонь и в подсвечниках горели свечи. Когда приедут мои мальчики, дом должен быть теплым и гостеприимным, пусть все домочадцы увидят их ярко освещенными, словно актеров в мистерии, пусть увидят, как мальчики Йорков возвращают себе свое.

Я жду их, стоя перед жарким дровяным огнем в большом зале, рядом со мной Урсула, за руку я держу семилетнего Джеффри. Первым, как положено, входит Генри, опускается на колени, чтобы я его благословила, а потом целует меня в обе щеки и отступает в сторону, чтобы дать дорогу Артуру. Они стоят на коленях передо мной, почтительная поза скрывает их рост и силу. Они уже не мальчики, они юноши. Я пропустила пять, почти шесть, лет их жизни, и никто, даже король Тюдор, не может мне этого вернуть. Эту потерю не восполнить.

Я поднимаю Генри на ноги и с гордостью улыбаюсь, когда он встает все выше и выше. Он высокий, хорошо сложенный молодой человек почти двадцати лет. Он выше меня на голову, и я чувствую, какие у него сильные руки.

– Сын мой, – произношу я и прочищаю горло, чтобы голос мой не дрожал. – Сын мой, я скучала по тебе, но теперь мы вернулись друг к другу и вернулись на свое место в мире.

Я поднимаю Артура и тоже целую его. В семнадцать он почти такой же высокий, как его старший брат, но он шире и сильнее. Он атлет и прекрасный наездник. Я вспоминаю, что мой кузен, Джордж Невилл, лорд Белгавенни, обещал, что сделает из этого мальчика отличного спортсмена.

– Отправьте его к королевскому двору, и все в него влюбятся за отвагу на турнирах, – говорил он мне.

Следующий в роду, Реджинальд, встает на колени, когда я делаю шаг в его сторону, хотя и не обнимает меня, когда я прижимаю его к себе, и не льнет ко мне. Я целую его и отступаю посмотреть на него. Он высокий и худой, у него узкое лицо, чувствительное и подвижное, как у девочки, его карие глаза очень устало смотрят для одиннадцатилетнего, а рот сжат твердо, словно замкнут вынужденным молчанием. Думаю, он никогда не простит меня за то, что я оставила его в монастыре.

– Прости меня, – говорю я ему. – Я не знала, как тебя уберечь, я даже не знала, как тебя прокормить. Благодарение Господу, ты ко мне вернулся.

– Остальных ты уберегла, – коротко отвечает он; голос у него неустойчивый, то мальчишески звонкий, то хриплый и низкий.

Он смотрит на Джеффри, стоящего рядом со мной. Тот крепче сжимает мою руку, слыша враждебность в голосе брата.

– Им не пришлось жить молчаливыми отшельниками, совсем одним среди чужих.

– Будет! – с удивлением прерывает брата Генри. – Теперь мы снова вместе! Наша миледи матушка добилась того, что нам вернули богатство и титул. Она избавила нас от жизни, полной тягот. Что было, то было.

Урсула прижимается ко мне, словно хочет заслонить от негодования Реджинальда, и я ее обнимаю.

– Ты прав, – говорю я Генри. – И прав, что повелеваешь братом. Ты – старший мужчина в семье, ты станешь лордом Монтегю.

Он заливается краской от удовольствия.

– У меня будет титул? Мне тоже дали титул? Я буду носить твое родовое имя?

– Пока нет, – отвечаю я. – Но ты его получишь. Теперь я буду звать тебя сын Монтегю.

– Мы все должны называть его Монтегю, а не Генри? – подает голос Джеффри. – А у меня тоже будет новое имя?

– Конечно, ты будешь по крайней мере графом, – неприязненно замечает Реджинальд. – Если тебе в жены не присмотрят принцессу.

– Мы теперь будет жить здесь? – спрашивает Урсула, оглядывая большой зал с высокими расписными балками и старомодным очагом в центре.

Она привыкла к хорошим вещами и жизни при дворе.

– Это будет наш лондонский дом, но жить мы будем при дворе, – отвечаю я. – Мы с тобой в покоях королевы, Джеффри будет при королеве пажом. Твои братья продолжат служить королю.

Монтегю улыбается, Артур сжимает кулак.

– Как я и надеялся!

Лицо Реджинальда озаряется.

– А я? Я тоже буду при дворе?

– Тебе повезло, – говорю я ему.

– Реджинальд отправится в университет! – объявляю я остальным.

Улыбка Реджинальда гаснет.

– Сам король предложил вносить за тебя плату, – рассказываю я. – Тебе повезло, это великая милость. Он сам – ученый, он восхищается новой наукой, и это огромное преимущество. Я сказала ему, что ты учишься у братьев-картузианцев, и он дарует тебе место в колледже Магдалины, в Оксфорде. Это великая честь.

Реджинальд смотрит себе под ноги, его темные ресницы прикрывают глаза, и мне кажется, что он пытается не заплакать.

– Так мне опять жить не дома, – замечает он тоненьким голоском. – А вы все будете при дворе. Все вместе.

– Сын мой, это огромное преимущество, – нетерпеливо повторяю я. – Если ты в милости у короля и поднимешься в церкви, кто знает, куда тебя это приведет?

Вид у него такой, словно он сейчас начнет спорить, но его брат его прерывает.

– В кардиналы! – восклицает Монтегю, ероша волосы Реджинальда. – В Папы!

Но Реджинальд не может выдавить из себя улыбку даже ради брата.

– А теперь еще и ты надо мной смеешься?

– Нет! Я всерьез! – отвечает Монтегю. – Почему нет?

– Почему нет? – соглашаюсь я. – Нам все вернули, все возможно.

– И что у нас есть? – спрашивает Артур. – Если точно? Потому что если я буду служить королю, мне понадобится лошадь, седло и доспехи.

– Да, что он нам дал? – спрашивает Монтегю. – Господь его благослови за то, что он поступил справедливо. Что у нас есть?