Чудно узорочье твое (СИ) - Луковская Татьяна
— Лида, ему больше не нужна эта комната, — Леля опустила глаза.
Рядом снова зашумели. Лида сунула портрет Ворошилова Плотникову, схватила Лелю за рукав и потащила из колонны.
— Ну? — тряхнула невестку за плечи.
— Лида, Коле запретили проживать в Москве и Ленинграде, — выдохнула Леля, — ему нужно срочно выехать.
— Куда он может выехать? — Лида непонимающе захлопала ресницами.
— Грабарь отправляет его в Вологду к Федышину, там им в музее специалисты по архитектуре нужны. Поезд завтра вечером.
— А где он ночевал?
— У Зины.
Ревность полоснула так, что Лида невольно согнулась.
— Ты знаешь Зину, она же из вашего отдела, такая мордатенькая? — щебетала Леля. — Вы же вместе, кажется, ездили. Муза Яши. Она в деревню вчера уехала, а Коле ключи оставила. Его Митя к ней отвел. Очень удачно все получилось, верно?
— Верно, — пересохшими губами с трудом проговорила Лида, отходя от обрушившихся новостей. — Но ведь в Коломенском остались его вещи — пиджак, ботинки, постельное.
— Коля собирался утром все забрать, у коменданта запасной ключ есть… Лида, ты куда⁈ Лида, ты все равно не успеешь. Лида!
Леля буквально повисла на золовке.
— Мне нужно, — начала отпихивать ее Лида.
— Да пойми ты, глупышка, мужчины — жуткие эгоисты, они не способны благородно отойти в сторону, если речь идет о желанной женщине. Если он не хочет брать тебя с собой, значит любви нет, ты ему не нужна. Открой глаза. А все эти сказки про долг, «ты достойна лучшего», «ты слишком хорошая для меня» — это лишь отговорки, вежливый, но отказ.
Лида на миг перестала рваться. Остановилась, тяжело дыша.
— Не надо упрямиться, — как больной вкрадчиво добавила Леля.
— Мне пора.
Лида вырвалась из цепких рук невестки, началась гонка с временем.
«Собирался утром», а сейчас полдень — шансов почти нет, но Лида, не сдаваясь, продолжала бежать. Вон она, нужная улица, уже за поворотом. Это ближайшая дорога от станции, и он по ней назад не проходил. Первый дом, второй, длинный глухой забор чужой усадьбы, а дальше общежитие.
Колмакова она узнала сразу, издали, только по очертаниям фигуры. Он стоял у входа в общежитие, облокотившись о бревенчатую стену, и курил, медленно выпуская кольца сизого дыма. Без шапки, обритый налысо, в распахнутом настежь черном пальто. Лида с бега перешла на шаг, пошла на мягких ногах, не отрывая взгляда от бритой головы. Так спешила увидеть и растерялась.
Откуда-то из-за угла вынырнул боровичок-комендант:
— О, Колька! Че, выпустили?
Николай кивнул, затушил сигарету.
— Ну, слава Богу. А твоя, должно, на демонстрации. Туда все повалили.
— Мне бы ключ.
— Не надо ключа, я открою, — громко произнесла Лида.
Колмаков вздрогнул, невольно провел ладонью по затылку. Глаза встретились. Лида покраснела.
— Я открою, — снова повторила она.
— Вот и славно, — крякнул дядька, — а то пока найдешь те, запасные.
Лида прошмыгнула между Колмаковым и комендантом и пошла по темному коридору к лестнице. Николай побрел следом, Лида слышала его тяжелые шаги за своей спиной. Оба молчали.
Каждая ступенька отозвалась надрывным скрипом, ключ крутнул незамысловатый механизм замка.
— Я ничего не трогала. Мне Игорь Эммануилович разрешил пожить, — отошла Лида в сторону, давая возможность Колмакову пройти.
— Бери, что нужно, — произнес он, разуваясь. — По четвергам керосин привозят, недорого.
— Не снимай ботинки, — чуть не коснулась его плеча Лида, но остановила себя, — пол холодный, а у тебя носки тонкие.
— Ерунда, здесь тепло, — настырно разулся Николай. — Извини, если помешал. Я хотел по-быстрому, но комендант куда-то запропастился. Пришлось ждать.
— То есть ты даже увидеть меня не хотел, — вдруг овладела Лидой злость, — не достойна лицезреть, да?
— Тут лицезреть в общем-то нечего, — постучал по лысому черепу Николай, натужно улыбнувшись.
— Где твои усы? — глядя в его исхудавшее бритое лицо, спросила Лида.
— Потерял. Не хотел, чтобы ты видела меня таким, — отвернулся он, снимая с гвоздя пиджак.
— Это имеет значение? — обиженно проговорила Лида.
Колмаков ничего не ответил, торопливо скомкав единственную свою приличную одежду, он начал засовывать ее в плечевой мешок.
Лида вырвала пиджак и, расстелив на кровати, сама стала аккуратно сворачивать его по швам.
— У тебя нет теплой одежды. Что ты будешь делать в Вологде зимой?
— Найду что-нибудь, не в пустыню же еду.
— Ну хотя бы кепка должна быть, — протянула Лида мешок.
— Кепка где-то тут была, — Николай открыл сундук, порылся там. — Вот и она, — надел он серую драповую кепку. У меня только зеркала здесь нет, разбилось при обыске, извини. Девушкам такие штуки нужны.
— Девушкам совсем не это нужно, — поджав губы, чтобы не разреветься, проговорила Лида.
— Товарищ Скоркина… Лида, у тебя все это обязательно будет, — мягко почти по-братски проговорил он.
— Ботинки вторые под кроватью, не забудь. Вот газета, заверни, — протянула Лида мятый разворот, в который тетка ей заворачивала варенье. — И постельное, посуду забирай.
— Простыни себе оставь, вижу, что у тебя нет. Они стиранные, мать летом передавала, почти новые. И посуда мне ни к чему, лишняя тяжесть. И книги, может, для учебы пригодятся.
— Какая щедрость. Ничего ему не нужно, — снова начала накрывать волна раздражения. — Совсем ничего?
И опять молчание — эта его дурацкая привычка. Как удобно, просто не отвечать на нежелательные вопросы. Замолчал, а ты думай, что хочешь.
— Почему не хочешь перевестись работать сюда, в Коломенское, — совсем о другом начал Николай, — здесь есть вакансии. Рощин возьмет, Петя о тебе хорошо отзывался. Не пришлось бы лишний раз мотаться.
— Пока учусь, удобней в мастерских. Из университета легко добираться, даже пообедать успеваю.
Вот совсем они не о том ведут светскую беседу.
— Тебя били? — осторожно спросила она.
— Нет, что ты. Все нормально.
— Бараховского и Иваныча не выпустили?
Он отрицательно покачал головой.
— Пепельницу возьмешь?
— Нет, надо бросать эту дрянь. Уже настроился, а как-то не вышло.
Николай затянул шнурок мешка. Вещи собраны, можно уходить. Сейчас он уйдет, выйдет в эту дверь и затворит ее за собой.
— А у Наташи фонограф, — зачем-то начала рассказывать Лида. — Вчера Собинова ставили. Ария Надира, из «Ловцов жемчуга». Ты слышал?
— Звезды в небе мерцали над задремавшею землей, — пропел Николай, не попадая в ноты. — Я, помнишь, обещал, что ты попадешь в Юрьев. Я дал в Ленинград телеграмму Романову, он не откажет. Они заедут за тобой в апреле. Посмотришь на Георгиевский собор своими глазами, стоит того, — его губы подбадривающе улыбнулись, а глаза словно пеплом припорошило, и ничего за этим пеплом не разглядеть.
— О, где же ты, мечта моя, где вы, грезы любви и счастья, — пропела и Лида.
— Прощай, Лида, — накинул он мешок на плечо, обулся и сделал шаг к двери.
— Коля! — крикнуло само сердце.
Он повернулся.
— Если ты сейчас уйдешь и меня не поцелуешь, ты будешь жалеть об этом всю жизнь, — кинула она ему в лицо с отчаянной яростью.
— Если я тебя поцелую, ты сама будешь жалеть об этом всю жизнь.
— Вот так, все за меня решил. Да откуда тебе знать, о чем я буду, а о чем не буду жалеть⁈ — вцепилась она в ворот его пальто.
— Ты не понимаешь. Это же игра такая — «Кошки — мышки» называется, сегодня выпустили, завтра снова сцапают, и упекут подальше, если… Не хочу потянуть тебя за собой, слышишь, не хочу для тебя такого. У тебя все есть для счастья, живи.
— А все ли?
— Мне пора, я уже наболтал лишнего, — он мягко отстранил ее руки.
— Поцелуй меня, — приказала Лида, властно гипнотизируя его.
И он поцеловал, не устоял. Она добилась своего, упрямая девчонка, всегда настырно пробивавшая дорогу к своей цели. Первый в ее жизни поцелуй. Совсем не такой, как мечталось в глупых девичьих мечтах — несмелый, волшебный, романтичный, уносящий в мир грез. Он был бы таким тогда, летом, на крыльце дома баб Даши, если бы Коля решился, если бы в ту роковую ночь он выбрал ее. Теперь романтика была бы глупой, даже пошлой. Колмаков целовал Лиду, как мужчина целует свою женщину, желанную до головокружения, ураганным порывом выдавая себя с головой. Еще и еще, покрывая щеки, шею цепочкой поцелуев, снова припадая к губам.
