Констанция. Книги 1-6 - Жюльетта Бенцони
На этот раз он действовал еще более осторожно, стараясь подвести острогу к рыбе так, чтобы та не заметила. Когда до рыбы оставалось совсем мало, Филипп резко опустил острогу, прижав рыбу к твердому песчаному дну. Он чувствовал, как вздрагивает его острога, и его сердце отвечало такой же дрожью. Он быстро опустил руку в воду, даже не обращая внимания на то, что она замочила его
Рубаху, нащупал бьющееся тело форели, крепко сжал ее, сунув пальцы под жабры, и только потом извлек ее из воды.
Он не стал любоваться ее красотой, а сразу же швырнул в траву на берег. Рыба несколько раз высоко подпрыгнула, и поэтому Филипп заспешил скорее к ней. Он бросил ее в кожаную сумку, а сумку перекинул через плечо и вновь вошел в воду. Он, конечно, мог вернуться омой, но азарт настолько захватил его, что он дахе не раздумывал, продолжать рыбалку или нет. К тому же, солнце еще едва поднялось над холмами.
И Филипп принялся вновь выслеживать форель. Теперь он не обращал внимания на мелкую рыбу. Он хотел поймать еще большую, чем та, которая трепыхалась в его кожаной сумке.
И он увидел такую рыбу. Форель стояла у самого камня, почти прижимаясь к нему боком. Ее пестрые плавники дрожали, и Филипп даже видел сквозь прозрачную воду, как двигаются жаберные крышки.
— Вот это достойная добыча, — прошептал Филипп и стал подводить острогу к рыбе.
Он резко ударил и кровь мгновенно окрасила воду в розовый цвет. Филипп спрыгнул с камня, боясь выпустить острогу из рук, чувствуя, как она сотрясается от тяжелого тела рыбы. Он попытался дотянуться до нее рукой, но сделать это
Оказалось не так просто. Ведь это с камня вода казалась неглубокой, а на самом деле, она доходила ему до пояса.
Филипп, сжимая острогу левой рукой, набрал воздух и весь ушел под воду. Он нащупал рыбу, сжал ее за жабры и вынырнул, отфыркиваясь от холодной воды. Вторая форель тоже упала в кожаную сумку и стала судорожно биться, веселя душу Филиппа Абинье.
И только теперь Филипп догадался, что чем ближе к водопаду, тем крупнее форель. Ведь мелкая рыба, скорее всего, боится шума водопада и только крупная отваживается стоять у самой кромки, откуда вода низвергается в небольшое, но
Глубокое озеро.
Перескакивая с камня на камень, Филипп добрался почти до самой кромки. Прямо у его ног зеркало воды обрывалось, превращаясь в шумящую отвесную стену. Но Филипп даже не смотрел туда, он был всецело захвачен другим — он выслеживал крупную форель.
И действительно, ее здесь было очень много. Прямо у камня, на котором он стоял, подрагивала в струях течения гигантская форель. Солнечный луч золотил ее спину и чешуйки отсвечивали как полированное золото.
Филипп медленно и сосредоточенно начал подводить острие остроги к спине ни о чем не подозревавшей гигантской форели.
Он ничего не видел вокруг и ничего не слышал. Казалось, весь мир сосредоточился для него на острие остроги и на подрагивающих плавниках рыбы. Филипп только видел узор и мелкие крапинки, тянущиеся вдоль темного хребта.
— Какая она огромная! Я даже не подозревал, что такие бывают, — сам себе шептал Филипп, неуклонно, пядь за пядью подводя свое орудие к рыбе.
Когда до рыбы осталось совсем немного, Филипп до боли в руках сжал гладкое древко и зажмурившись, с криком ударил.
Острие, скользнув по боку рыбы, ударилось в каменистое дно и надломилось.
Не удержав равновесие, Филипп сорвался в воду. Первым чувством было то, что такая огромная форель не досталась ему. Но потом страх мгновенно сжал его сердце.
Течение, перевернув его через голову, швырнуло на крупный камень. Ударившись головой, Филипп на несколько мгновений потерял сознание и очнулся, когда уже летел в шумящих струях вниз, в озеро.
Удар о воду был очень сильным. Вновь потемнело в глазах и Филипп, судорожно открыв рот, пытался крикнуть. Вода хлынула в легкие, а упругие струи уже завертели его в бешеном водовороте.
ГЛАВА 6
Десять долгих лет, проведенных за мрачными стенами дома Реньяров, не прошли для Констанции бесследно. Суровая жизнь на берегу океана наложила свой неизгладимый след даже на ее облик.Девочка, постепенно взрослела. Но странное дело — новые впечатления, переживания почти напрочь стерли воспоминания, хранившиеся в душе ребенка.
Только иногда по вечерам, лежа в постели, глядя в светлеющий квадрат окна, за которым на синем бархате неба зажигались крупные звезды, Констанцию посещали
Странные воспоминания. Она видела тяжелые складки бархата, блеск драгоценностей, слышала какие-то почтительные разговоры, похожие на шум далекого океана… Всплывали в памяти картины, на которых были изображены прекрасные дамы и благородные мужчины… Тускло сверкало золото тяжелых рам, растворялись в сумерках огоньки свечей в высоких серебряных канделябрах… Слышался даже звон
Посуды…
Глядя на звезды, Констанция вспоминала высокие стены дома, экипажи, подъезжавшие к крыльцу, гостей… Из памяти исчезли даже образы отца и матери, она даже забыла их имена. Только иногда, как странное видение, появлялась тень,
Растворяющаяся с наступлением сумерек, возникал женский образ. Она даже ощущала неуловимый запах.
— Что это? — задавала она себе вопрос. — Чем так удивительно пахнут руки и одежда пожилой женщины? Лаванда… лаванда, — говорила она сама себе, вспоминая
Полевые цветы у обочины дороги. — Они пахли точно так, как руки той женщины, которая иногда навещала ее во сне. — Кто она?
Констанция не могла вспомнить ее, как ни напрягала свою память. Но она знала, что эта женщина любит ее, а быть может, любила. А может быть, образ Констанции исчез из ее памяти так, как исчезает тень в сумерках…
Она прикасалась к своему медальону и кончиками пальцев нежно поглаживала огромную жемчужину. Перламутр тускло сверкал и, казалось, согревал ее пальцы.
— Ты такая большая, как слеза, — говорила Констанция, обращаясь к жемчужине.Но та ни о чем не могла поведать своей хозяйке, до времени храня ее тайну.
Иногда во сне ее начинало раскачивать, она слышала тяжелые удары, свист ветра и шум дождя. Грубые крики мужчин сливались с ревом волн. И высокий женский голос над самым ее ухом шептал сокровенные слова молитвы.
Единственное имя, сохранившееся в памяти Констанции было Жанет. Но кто это, мать, сестра, знакомая? Или, может быть, оно принадлежало ей самой?
— Нет, нет — вскакивала Констанция среди ночи, вытирая слезы, бегущие по щекам.
Она взглядывалась в темноту, будто ночь могла подсказать ей ответ.
— Нет, я
