Александр Соколов (1840-1913) - Испытание Раисы („Красный кабачок“)
— Ты, кажется, получил сегодня новости? К тебе заходил фактор?
— Да! — лаконически буркнул Валериан.
— Какие же новости: хорошие или плохие?
— Скорее хорошие.
— Ты, может быть, получил деньги?
— Да!
— Какой же ты скрытный, все у тебя надо выпытывать! Сколько?
— Двенадцать тысяч.
Оба друга привскочили от удивления.
— Что?! Двенадцать тысяч? Да кто же тебе их выслал?
— Мое доверенное лицо, — замялся немного Валериан.
— Черт возьми! Он их украл? Или твоя тетка разорилась?
— Нет!
— В таком случае, это твоя жена! — догадался Собакин, выходя из своего обычного безмолвия.
Валериан сердито глянул на него и сказал:
— Ну она! Что же далее?
— Далее ничего! Твоя жена полна величественности, вот и все! — ответил Собакин.
— Бросим подобные шутки, я вас прошу! — проговорил граф с гневом.
— Я не шучу, — возразил Собакин, — я говорю совершенно серьезно! Ты помнишь, как мы были удивлены, когда шесть недель назад получили деньги, посланные ею? Мы с Резовым одинаково были особенно удивлены тем, что она ничего не оставила для себя лично!
— Это возмездие! — перебил его граф.
— Предположим, что это возмездие, но найди ты мне женщину, которая, будучи на ее месте, принесла бы такое возмездие! Что касается меня, признаюсь, я не знаю ни одной, кроме моей матери!
— Я тоже, — добавил Резов, — не знаю ни одной!
— Резов! У тебя же есть сестра!
— Вот именно! Поэтому-то я и говорю, что не знаю ни одной! Да вот, извольте, друзья, я вам прочту то, что написала мне моя милая сестра, у которой я просил денег перед тем, как получил от madame Грецки!
Валериан насупил брови при этом ненавистном ему упоминании имени его жены, но Резов не обратил на это никакого внимания и развернул листок бумаги, украшенной серебряным гербом.
„Мой милый брат, — начал он с комической интонацией, — твое письмо сильно огорчило меня, так как тяжело слышать о горе тех, кого любишь, если не в состоянии им помочь!“
— Что за слог! — сказал Резов, поднимая письмо кончиками пальцев, чтобы нагляднее выразить свое восхищение. — Что за слог! Ее учитель французского языка недаром получал двадцать франков за урок: он не украл этих денег, нет!
„Я охотно желала бы выслать тебе просимое, и мое сердце обливается кровью при мысли, что это совершенно невозможно!“
— По крайней мере, она хоть прямо, не виляя, идет к цели! — сказал Резов, опять прерывая чтение.
„Я только что заказала себе новое платье, — продолжал он, — для последнего бала при дворе. Ах, что за платье, восторг! До низу украшено кружевами, вышитыми серебряными блестками, и понятно, оно громадной цены! Правда, я пользуюсь большим успехом: государь два раза разговаривал со мной! Ты не можешь вообразить, как я рада, что твое несчастье не коснулось меня!“
— Она мила в своей откровенности! — снова буркнул Резов.
„У меня нет ни копейки! Муж отказался платить мои долги, предполагая, что я наделала их больше, чем позволяет благоразумие! Но это положительно нелепо! Мы сейчас очень холодны друг к другу, и я не советую тебе обращаться к нему за помощью! Если же ты будешь действовать иначе, то я окажусь в затруднении: у меня есть такие несносные кредиторы, что в скором времени я должна буду прибегнуть к помощи мужа, что мне и так крайне неприятно! Извини меня, милый брат, и верь дружбе своей сестры“.
— Она великолепна! — воскликнул Собакин, не будучи в силах удержаться от смеха.
— Есть еще постскриптум, но он относится до вас, — заметил Резов.
„Передай твоим друзьям, что я желаю им успеха! Нам сильно недоставало этой зимой Грецки, который как никто дирижировал мазуркой!“
— Спасибо! — проворчал Валериан. — Что ж, сразу видно, что это прелестнейшая из придворных дам, — добавил он после минутного раздумья, — только ее несколько избаловали, что ее испортило!
— О! — воскликнул Резов. — Я думаю, что ее нечего было и портить! Ну, теперь скажи, Грецки, что стало бы со мной, если бы твоя жена не прислала мне денег?
Валериан ответил пожатием плеч.
— Ты несправедлив! — начал Собакин.
— Я женат! — перебил его Грецки.
— Но черт возьми! — горячо начал Резов. — Если ты женат, то в конце концов это только справедливо, так как ведь ты же именно...
— Э! Я очень хорошо сознаю, что это справедливо, — сказал Грецки, поднимаясь и начиная прохаживаться вдоль комнаты, что всегда служило признаком сильной внутренней борьбы в нем. — Если бы это было иначе, я давно пустил бы себе пулю в лоб! И, тем не менее, это нисколько не забавно!
Его оба друга молчали, пока он прогуливался.
— Допустим, что это справедливо, — продолжал он с нарастающим оживлением. — По вашему справедливо, что я, напившись в вашем обществе и встретив на улице молодую девочку, увез ее в „Красный кабачок“ и за это подвергся ссылке в Сибирь и лишен всех своих имений... Но справедливо ли также и то, что эта девочка шла ночью одна, как какая-нибудь горничная, отправляющаяся на свидание с любовником, — справедливо ли то, что попалась честная девушка, дочь отставного фельдшера?.. Послушайте, разве каждый из нас не имеет десятка таких приключений без такого плохого исхода?
— Ну, далеко не таких! — заметил Собакин. — Были обольщения, но не было насилия!
Грецки, заложив руки в карманы, сначала ничего не ответил.
— Мы сделали эту прогулку сообща, — наконец промолвил он.
— Мы также последовали за тобой и сюда, — сказал Резов.
— Да, последовали!
Новое молчание... Валериан продолжал прогуливаться.
— Знаешь ли, что я думаю? — проговорил Собакин. — Мы все трое сумасшедших, но ты к тому же еще и гордец! Да, гордец, и тебя не столько оскорбляет и возмущает самая ссылка, как разорение и женитьба!
— Безусловно! — воскликнул Грецки, поворачиваясь к нему. — Как?! Я, граф Грецки, молодой, богатый, знатный, и связан с этой маленькой мещаночкой, почти что parvenu[4]!.. Я женат, но осужден умереть без потомства! А вы хотите, чтобы я преклонялся и смиренно сказал: „Я заслужил это и смиренно прошу прощения у моей жены, что принял ее за девку!..“ Никогда, никогда!
Валериан, дрожа от ярости и злобы, зашагал снова по комнате.
— А я, — сказал Собакин, — рассуждаю иначе. Ты поступил с нею, как с девкой, а она оказалась честной девушкой! Ты считал ее корыстной, а она не была такой: мы имеем на это доказательство! Ты считал ее злой, а она была только оскорблена! Доказательство же, что она не желает нам зла, в особенности тебе, здесь на лицо! — добавил он, указывая на предметы, окружавшие Валериана.
