Эльза Вернер - Архистратиг Михаил
Ответ звучал такой горечью и насмешкой, что отец Валентин недовольно покачал головой.
— В данном случае это счастье, — ответил он. — Было бы очень грустно, если бы Ганс серьезно полюбил ее, потому что, не говоря уже о разнице в общественном положении, рука графини Герты давно обещана.
— Обещана? Кому? — резко спросил Михаил, оборачиваясь.
— Графу Раулю Штейнрюку, ее родственнику. В ее кругу браки обыкновенно заключаются по семейным соображениям, а этот брак решен много лет тому назад. Правда, обручения еще не было, потому что графиня никак не может примириться с мыслью о разлуке с дочкой, но теперь недалеко и до этого.
Отец Валентин был давнишним духовником графини и пользовался ее полным доверием. Отлично зная все семейные дела графини, он стал подробно рассказывать о предстоящем обручении и не обратил внимания на странную молчаливость своего собеседника. Михаил по-прежнему стоял, отвернувшись к окну и прижавшись лбом к стеклу, когда рассказ был уже окончен.
— У вас будет в доме очень много хлопот, ваше высокопреподобие, — сказал он наконец, — а мне не хотелось бы причинять беспокойство псаломщику. Потому лучше всего будет, если я отправлюсь в лесничество и пробуду там до завтра.
— Что это тебе вздумалось? — недовольно воскликнул отец Валентин. — Я понимаю твою сдержанность, которая является в глазах Ганса пороком, но она действительно заходит уже слишком далеко!
— Графиня не знает, что я здесь, и если вы промолчите...
— Так она узнает об этом от Катрины или псаломщика. У нас гость — редкость, и если люди станут рассказывать о тебе, то чем я объясню графине твое бегство?
— Бегство? — невольно вскрикнул молодой человек.
— Конечно! Как иначе объяснит она себе твое поведение: ведь она не знает о твоем отношении к семье!
— Вы правы! — сказал Михаил, переводя дух. — Это было бы бегством и трусостью. Я остаюсь!
— Да, разумными доводами тебя ни за что не уговоришь, — заметил отец Валентин с мимолетной улыбкой, — но стоит заговорить о бегстве, как в тебе пробуждается солдат... Однако я должен наведаться к Катрине, мне тоже кажется, что она совсем растерялась, и придется помочь ей!
Михаил остался один в комнате. Ведь он хотел уйти и остался лишь вынужденно... И все-таки его глаза, не отрываясь, смотрели на проезжую дорогу, которая извивалась по долине. Бегство! Его возмутило это слово, а между тем вот уже несколько недель он был в бегах, стремясь убежать от какой-то силы, перед которой не желал склониться и которая все же повсюду настигала его. Словно заключив союз с дьяволом, она каждый раз оказывалась вблизи от него в тот момент, когда он считал, что она далеко. Теперь приходилось опять встретиться с нею лицом к лицу, а Михаил знал, что значило это для него. Но когда он выпрямился во весь рост, мрачный, решительный, готовый к борьбе, то вовсе не был похож на того, кто должен быть побежден.
* У протестантов, как и у католиков, дается несколько имен при крещении: одно, которым ребенок нарекается, другое — в честь крестного отца или матери, третье — в честь кого-нибудь из почитаемых родственников, и т. д. Молодого графа Штейнрюка нарекли при крещении Михаилом, но в честь родственников матери прибавили имя Рауль, которым его и звали в семье.
Глава 10
Гости прибыли в назначенное время — графиня в маленьком шарабанчике, тогда как Герта предпочла ехать верхом. Дам сопровождали горничная, сидевшая рядом с графиней, и верховой лакей. Графиня Гортензия собиралась приехать вместе с ними, но должна была отказаться от поездки из-за сильной слабости, последовавшей за нервным припадком.
После обеда отец Валентин повел молодых гостей на прогулку. Графиня, уставшая от дороги, осталась дома, а Михаилу пришлось принять участие в прогулке, потому что графиня Герта, привыкшая самодержавно распоряжаться окружающими, пожелала этого в тоне, не допускающем отказа.
Была половина сентября, но день выдался на редкость жаркий. Даже на этих высотах было душно и трудно дышать.
Долину с разбросанными по ней строениями Санкт-Михаэля заливал яркий солнечный свет; небо еще было чистым, но у отвесов гор уже беспокойно клубились туманы, а вокруг вершин, которые то затуманивались, то прояснялись, начинали собираться темные облака.
— Боюсь, как бы не разыгралась непогода, — сказал отец Валентин. — Ведь и денек-то выдался, что твое лето!
— Да, нам пришлось испытать это на себе во время поездки, — согласилась Герта. — Как вы думаете, не следует ли нам подумать об обратном пути?
— Нет! — объявил Михаил, внимательно осматривая горные вершины. — Если облака скопляются у Орлиной скалы, как теперь, они часами продолжают висеть там, пока наконец не польет дождь. К тому же ненастье обычно разражается над долинами, минуя огненный меч архистратига Михаила!
— Огненный меч архистратига Михаила? — вопросительно повторила Герта.
— Ну да! Разве вы не знаете старого народного поверья, повсеместно распространенного в горах?
— Нет, ведь я бываю здесь самое короткое время, и мне не приходится общаться с народом.
— Так вот, по этому поверью, молния — меч гневающегося архангела, сверкающий из-за туч, а грозы, зачастую творящие много бед в долинах, — его кара.
— Святой Михаил любит бурю и пламя! — улыбаясь, сказала Герта. — Я всегда очень горжусь, что именно небесный архистратиг, могущественный воинствующий ангел, является патроном нашего рода. Кстати, вас ведь тоже, как и моего дядю Штейнрюка, зовут Михаилом?
Отец Валентин кинул быстрый озабоченный взгляд на своего бывшего питомца, но лицо последнего осталось совершенно спокойным, когда он равнодушно ответил:
— Да, случайно мы — тезки.
— Скоро храмовой праздник, — сказала молодая графиня, обращаясь к священнику. — Вероятно, паломники стекаются к этому дню большими толпами, ваше высокопреподобие?
— Да, жители соседних деревень обыкновенно собираются к этому празднику, но настоящее храмовое торжество бывает у нас в мае. Тогда к нам прибывает все горное население, так что церковь и деревушка не могут вместить всех. Старое предание говорит, что в этот день архангел Михаил невидимо сходит с Орлиной скалы, чтобы взбороздить землю огненным мечом!
При этих словах священника все подошли к распятию, высившемуся среди зеленой долины и обращенному лицом к Орлиной скале. Куст шиповника обвил дерево креста и почти перерос его. Зеленые ветви окружали священное изображение живой рамкой, роскошный расцвет которой теперь уже давно кончился. Хотя теплые солнечные дни все-таки выгнали несколько бутонов, однако эти бледные дикие горные розы не были похожи на своих благоухающих, ярких сестер из долин. Нет, распустившись вчера, они завтра уже растеряют лепестки в порывах бури, и все же розовый просвет в темной зелени казался последней улыбкой окончившегося лета.
