Людмила Сурская - Оборотень или Спасение в любви.
Зажжённые Марфой лампы бросали то свет, то тень, беспрестанно ведя игру на предметах обстановки и бледном лице встревоженной девушки. Зелёная лампа в спальне и синяя висячая в комнате, создавали необычную игру света… она в своём страхе и смущении была прелестна. «Я сам сойду с ней с ума». — Старался не смотреть на неё Серж. Не касаться её он не мог…
— Успокоилась и забыла думать о ней. Спи, я сказал. — Проговорил он жёстко.
— Марфа маменьке предана, как собака…,- уронила она слово и прикусила язычок на последнем слове.
— Она никому не скажет, да ей никто и не поверит. Сочтут за сумасшедшую. Откуда тут мужскому духу взяться.
— Позволь мне переодеться.
— Ты и так хорошо упакована, отдыхай. Это мне надо переодеться, я разгуливаю в твоём халате.
Оттесняя все тревоги, сон от усталости, и принятых с духмяными травами ванн, сморил буквально сразу же. Всю ночь ей снились, то безумные скачки, где они неслись, обгоняя друг друга, то их нарошенский поцелуй за кустами, для маскировки и отвода глаз. Только как ей было хорошо в том сне, век бы не просыпаться…
Глава 12
Утром разбудила нянька, охаживающая деревянное полотно двери сухоньким кулачком. Таня приоткрыла дверь, придерживая её, и не давая старушке проникнуть в комнату. Тут же высказала своё неудовольствие:
— Няня, что за спешка. Я вчера так устала на прогулке.
Та, отерев сухенькими пальчиками ротик, заторопилась с объяснениями:
— Письмо от матушки, ещё вчера пришло, а я уснула и запамятовала.
В глазах княжны застыл испуг. Это ломало все её логические построения. Таня, разорвав спешно конверт, пробежала глазами текст и, побелев в бессилии, прислонилась к косяку.
— Что княгиня-то прописывает нам? — вернула её в реальность нянька. Она смотрела на неё с большим любопытством.
— В гости будет сегодня, — побелевшими губами прошептала она. В сердце сразу будто вбили гвоздь: «Это конец!»
Нянька всплеснула ручками.
— Какая радость, пойду, извещу людей. — В её бесцветных глазах, загорелись радостные огоньки.
Таня, в панике захлопнув дверь и приходя потихоньку в себя от известия, подлетев к мирно сопящему Сергею, принялась будить.
— Серёжа просыпайся, ну Серёжа, что ж ты так сладко спишь и совсем меня не слышишь, — горячо кричала она, тормошила его. Это было похоже на крик души.
— Таня, что за шум ты подняла, — потянулся тот, ловя её за трясущую его руку.
— Маменька, едет сюда маменька…
Он не разделил её паники. Хотя и очень смутился, покраснел, — но проговорил:
— Ну и что за беда. Пусть себе катит…
Она была немного разочарована его недооценкой предстоящих трудностей, но не было лишнего времени совсем, чтоб терять его на пустяки. Всё же вкратце она уделила этому минутку.
— Серж, ты не знаешь маменьку, я буду ходить по струночке, вязать, вышивать и заниматься всякими глупостями… и потом, как быть с тобой? У неё такой нюх…
Перебив её, он быстро и весело спросил:
— Она что не любит собак?
— На дух не переносит, — замахала она руками. — Её любимицы кошки.
— Бр-р! Я могу и сорваться, если она притащит такую с собой, — ухмыльнулся он.
— Серж, право не до шуток, как быть? У нас нет ни часа на промедление! — волновалась она.
— Пока всё оставим как есть, а там посмотрим. Если уж будет очень напирать, то надо поискать место, чтоб пересидеть маменькин налёт. У вас что-нибудь, сударыня, такого — эдакого поблизости нет на примете?
От его спокойствия её глаза просветлели надеждой. Таня потёрла виски и вспомнила:
— Охотничий домик в лесу и даже с баней, — идея озарила её так стремительно, что она не успела её ещё обработать в своей голове. Она смотрела на него, мол, какую реакцию произвели на него её слова. Он же остался вполне доволен.
— То, что надо. Будет шуметь и очень воспитывать, отведёшь меня туда, — вырвалось у него.
Таня же не разделяла его беспечности.
— Серж, но как ты там справишься, я не понимаю?
— Ты снимешь с меня ошейник, и я прекрасно выкручусь, — разложил всё по полочкам он.
— А если опасность? — пугалась она.
— Не надо так нервничать, княжна. Ошейник будет всегда у меня под рукой, застегнуть я смогу. Доберманом они меня не возьмут. Пристрелить могут, взять нет.
Таня в страхе схватилась ручками за щёчки.
— Серж что ты такое говоришь…
— Право не вижу причины так кручиниться, успокойся. Ты умывалась? Нет. Давай займёмся этим приятным занятием. Я солью, ты помоешь глазки…
Она вынуждена была признать:
— Сударь, у вас железные нервы.
— У меня не простая жизнь, в которой я научился отделять зёрна от плевы. Давай шевелись. Вы должны, сударыня, встреть маменьку, как полагается богобоязненной девице. Любая ошибка может всё испортить. И все твои усилия будут напрасны.
Она больше ничего не сказала и выбежала из комнаты, чтобы встретить маменьку.
Увы! Богобоязненно не вышло. Радостно тоже не сложилось. Княгиню она встречала с доберманом у ноги. «Уж лучше сразу окунуться в то, что меня ждёт и искать выход, всё равно девки всё с ходу выболтают». — Решила она. Маменька, обнявшись и заметив рядом с дочерью этакую ушастую и клыкастую махину, повела ручкой, что означало «псину прочь». Надежды на чудо и возможную деликатность маменьки не обращать внимание на такие вещи, лопнули как мыльный пузырь. Её воля была встречена мрачным молчанием. Но не к удовольствию маменьки Таня, набравшись храбрости, воспротивилась. Шокированная предстоящей разлукой, она, едва приоткрывая свой ротик, тусклым голосом, соглашаясь со всеми условиями, просила за пса, только маменька даже не стала её слушать. На Таню полилась яркая речь бурным воспитательным потоком. Она потупясь и думая о том, что он никогда не кончится, молчала. По правде она готова была его слушать часами, лишь бы маменька уступила. Но конец очертился. Маменька одной последней фразой разрушила её надежды: «Собирайся, мы возвращаемся»- заявила княгиня. Эта страшная угроза подействовала. Глотая слёзы, Таня как можно медленнее переставляя ноги, отвела Барона к Митричу и, рассказав про бурный разговор с маменькой, которая неизвестно что может натворить, оставила пса на того, надеясь изловчиться и выкроить время на него позже, хотя бы когда маменька приляжет отдохнуть. Решила, что надо браться за дело прямо сегодня не откладывая в долгий ящик. Она надеялась что-нибудь непременно придумать. Доберман на прощание слизнул с её щёк катившиеся слёзы горячим влажным языком. Таня, не удержавшись, прижала голову пса к своей груди.
