Вера Копейко - Золотой песок для любимого

Михаил Александрович повел носом, пытаясь уловить то, что так понравилось Шурочке. Но он уловил запах помады для усов. Он поморщился – кажется, перестарался.

– Ладно, я беру тебя с собой. Отправляемся тотчас, Александра. Неприлично, если нас будут ждать.

Они ехали через незасеянное и давно не паханное поле. Потом по серому от дождей мостику. Местами муравьи проели дерево так глубоко, что высыпалась желтоватая труха. Она золотилась на солнце так ярко, что Шурочка вздрогнула. Когда постоянно о чем-то думаешь, это мерещится всюду. Откуда здесь золотая пыль?

Нетти шла под всадницей легко, правда, вес невелик – в Шурочке едва ли наберется три с половиной пуда. Дядюшка предлагал отправиться на дрожках. На такой легкой повозке обычно выезжали помещики на охоту. Впереди восседал возница, а сзади – один или два пассажира. Но Шурочка отказалась. Для нее удовольствие прокатиться верхом. Дядюшка выбрал себе каракового жеребца, тот выступал важно, словно угадав значительность личности всадника.

Они въехали в имение соседа – Модеста Ивановича, всегда лохматого и всегда толстого. Иным Шурочка его не видела, казалось, он пребывал в одном и том же возрасте много лет.

Прежде это поле засевали рожью, дальше шли сады. Текла речка, неширокая и неглубокая. Прежде ее украшали затейливые мостики с резными перильцами. Было время, когда Модест Иванович собственноручно сооружал водопады на этой реке, а на ее берегах по его указанию возводили скалы. В высоком берегу выбирали землю и удивляли гостей, которых приезжало сюда видимо-невидимо, устраивали гроты с беседками.

Годы прошли, мостики и беседки сгнили. Все, что не тронуло время, сгорело – крестьяне, освобожденные от забот барина, сожгли в печах. Водопады пересохли, а там, куда с шумом и плеском низвергалась вода, восхищавшая гостей Модеста Ивановича, колосился густой высокий камыш.

Но нельзя отрицать, что от перемен в окружающем ландшафте можно усмотреть пользу. Как, впрочем, думал Михаил Александрович, в любых событиях и любых переменах.

В этих вновь вызревших камышах водятся утки. К тому же, отметил он, имение Модеста Ивановича все еще в его руках, а не крестьянских. А это значит, что хозяин понимает, как в новых обстоятельствах сохранить старые привычки. Многие помещики со своими имениями уже распростились. Теперь на месте парков колосится пшеница, а бывает и проще – нагуливают бока стада пестрых коров, среди которых бренчит боталом – колоколом на шее – здоровенный и рогатый бык.

Имение Галактионовых тоже пока не тронуто новым временем, подумал Михаил Александрович, и сердце его гордо забилось. Он откашлялся, повернулся к племяннице и сказал:

– В последние дни дождей не было, значит, птицы собираются в мочажинах, где сыро. А рано утром, как сейчас, рассыпаются в лугах. В прошлом сезоне мы выехали вот так же. Гордон Модеста Ивановича нашел дупеля. Тот поднялся и полетел. Ах, как стоял на стойке гордон! – В голосе его слышался неподдельный восторг. – Да-а… такая красота, даже сердце заходится. Чу… слышишь?

– Кто это? – спросила Шурочка одними губами.

– Коростель задергал.

Словно желая подтвердить справедливость слов Михаила Александровича, из травы вырвался рыжий коростель, малая птица, но желанная для каждого охотника.

– Вы покажете мне гаршнепа? – спросила Шурочка, желая вопросом поощрить дядю, для которого охота на «красную дичь» великая радость.

– Конечно, ты увидишь. Он как дрозд. Но охота на него – поэма. – Он прикрыл глаза. – Черный сеттер на зеленом поле… Разворачивается на ветер. А дальше – танцовщице не дастся такой пируэт – чуть вперед, потяжка и – стойка! Апофеоз. Сама красота. Нет, рассказать словами – обмануть тебя. Сегодня сама все увидишь. Сеттера Модеста Ивановича, кстати, у него собаки от Игнатова, хороши…

Он сказал это, и ему захотелось добавить: как все хороши у Игнатова. А Варя особенно. Она будет у них в гостях, когда они вернутся в Москву. Шурочка сказала, что Варя поехала по своим делам в Питер.

Шурочка улыбалась, кивала, но, сидя на Нетти, думала не о том, о чем дядя, не видела того, что видел дядя. Перемены окрест интересовали ее только по одной причине – найдет ли она в ружье, которое выпросила у него перед отъездом в поле, то, что лежало в нем прежде. Это было легкое изящное дамское ружье матери. Никто не сомневался, что оно теперь Шурочкино. И конечно же, в ее отсутствие никто не вынимал его из металлического шкафа, в котором оно хранилось.

Но все дело было в том, что дядя, следуя своему принципу, давно сказал Шурочке, что все ценное, оставшееся ей от матери, она получит в тот день, когда ей исполнится двадцать один год. В число таких вещей входило и испанское ружье.

Когда Шурочка уже должна была сесть на Нетти, дядя вернулся в дом и вынес детское ружьецо Платоши.

– Вот, ты тоже будешь при оружии. Я полагаю, тебе не придется стрелять. Но так солидней, верно?

Она покачала головой и проныла по-детски:

– Дядюшка, сэр Майкл, а есть ли у меня право выбора?

– Всегда, – кратко ответил он. – У каждого из нас есть такое право. Но, – он повернул к ней лицо, на котором она должна была прочесть суровое предупреждение, – не в ущерб другим.

– Но как я узнаю, нанесу ли ущерб вам, если попрошу то, что я хочу? – елейным голосом пропела Шурочка.

Он расхохотался.

– Чего ты хочешь еще? Я беру тебя в поле. Или ты о чем-то… ином?

А вдруг она сейчас скажет что-то насчет… предполагаемого брака. Он насторожился в ожидании, не зная точно, как он поведет себя, если…

– Вы позволите мне, – она особо подчеркнула слово «мне», – взять сегодня не это ружье, а «испанца» моей матери?

Он выдохнул с таким облегчением, что оно испугало его самого. Речь не о том, чего он опасался. Значит, ему не надо думать о решении… окончательном.

– Ну конечно, дорогуша. Так и быть, снизойду. Сестра любила его. Она метко стреляла…

Шурочка чувствовала, как легкая дрожь пробежала по телу. Надо же, как легко получилось. А она не знала, какой момент избрать. Шурочка давно поняла: просить о чем-то нужно тогда, когда тебе готовы сказать «да».

– Пойдем. – Он махнул рукой. Она отдала поводья конюху.

Дядя прошел в дальнюю комнату, которая служила кабинетом его отцу, остановился возле металлического шкафа. Шурочка наблюдала, как дядя вынул из сумки связку ключей. Погремев ключами, открыл замок, распахнул дверцу. Ряд ружей, одно дороже и красивее другого, стояли в нем.

– Вот оно, – проговорил он и вынул из стойки. – Он повернулся к Шурочке, протянул ей ружье. – Представь себе, я чуть не потерял его несколько лет назад, – признался он. – Знаешь, где нашел?

Шурочка почувствовала тревожную слабость в ногах. Она знала, куда они с Алешей спрятали его три года назад.