Нэн Райан - На всю жизнь
Кей подумала о смуглом опасном Нике Мак-Кейбе, и у нее по спине пробежал легкий холодок. Она пожала плечами и улыбнулась ободряющей и прощающей улыбкой. Она ласково дотронулась рукой до плеча брата.
— Если бы грех не был притягательным, — тихо произнесла она, — разве было бы так много грешников?
Керли покачал головой:
— Нет, конечно. Я не думал… Я боялся, что ты никогда не поймешь.
— Но я понимаю, как и Отец наш небесный. Он знает об опасностях. Ему ведома неслыханная сила дьявола. Вот почему Библия говорит нам: «Не дай злу победить себя, но победи зло добром».
Керли снова кивнул и улыбнулся в первый раз, как вышел из «Золотой карусели».
— Правильно. Меня только что одолело зло.
— Думаю, что да. — Она с любовью прикоснулась к его лицу. — Но теперь ты оставишь все это позади и…
— Кей, я не могу, — прервал ее Керли.
Кей отдернула руку, как если бы его кожа обожгла ее.
— Что? Не можешь? Ты что, совсем потерял веру?
— Нет, но я потерял свое сердце.
Кей начала говорить, но Керли остановил ее. Он вскочил, взял Кей за плечи и усадил на стул.
Торопясь и сбиваясь, Керли Монтгомери рассказал сестре, что он безнадежно влюблен. Он влюблен в самую милую, самую добрую и красивую девушку на свете. Он боготворит ее, обожает, не может жить без нее.
— А почему ты должен жить без нее? — быстро проговорила Кей.
Испытывая громадное облегчение, оттого что ее дорогой младший братец, несмотря на свой краткий опыт бурной жизни, встретил и полюбил чистую невинную девушку, Кей встала и от души крепко обняла его.
— Керли, я думаю, это замечательно. Когда я увижу ее? Где она живет? Как ее зовут?
— Роуз Рейли, — произнес Керли, уже готовый полностью облегчить свою душу, выложив все как есть. — Роуз… Кей, моя любимая Роуз — она гвоздь программы в варьете клуба «Золотая карусель».
Ноги Кей сделались ватными.
— Дикая Ирландская Роза?
— Ты знаешь ее?
Керли Монтгомери изо всех сил старался отказаться от своей глубокой всепоглощающей страсти к прекрасной Роуз Рейли. И Роуз предпринимала героические усилия, чтобы забыть своего большого рыжеволосого Керли.
Они оба пытались.
Однако ничего из этого не вышло.
Мучительная разлука продолжалась неделю.
Всю эту долгую, одинокую неделю искупающий свою вину майор Керли Монтгомери вышагивал с Армией спасения, проповедовал Евангелие, собирал пожертвования, заботился о бездомных, утешал болящих, постепенно обретая утраченную веру.
Но, Боже, как ему не хватало его дорогой, возлюбленной Роуз. Неотступное желание быть с ней — снова держать ее в своих объятиях — достигло остроты физической боли.
То же самое происходило и с Роуз.
В эти мучительные дни — и ночи, когда они были врозь, — бледная, изнуренная Роуз продолжала вызывать трепет толпы в салуне на Пасифик-стрит. Она прекрасно пела. Она дивно танцевала. Она соблазнительно раздевалась. Она смеялась над шутками клиентов с тугими кошельками. Она пила шампанское за столами богачей. Она очаровывала и завоевывала сердца своей теплотой и юной прелестью.
А сама страдала из-за единственного мужчины на свете — мужчины, в чьих объятиях хотела бы оказаться вновь.
В этот вечер Роуз закончила последнее представление. Ее яркая, но неискренняя улыбка исчезла с лица в ту же минуту, как опустился черный бархат тяжелого занавеса. Она вздохнула, повераулась и быстро ушла со сцены. Не позаботившись даже о том, чтобы переодеться, Роуз накинула на плечи желтый плащ, вынырнула из клуба и устало побрела домой.
Моросил легкий дождь, он шел не переставая весь долгий ненастный сентябрьский день. У Роуз не было зонтика. Капли дождя омывали ее печальное лицо, смешиваясь с горячими слезами, стекавшими по ее холодным щекам.
Замерзшая, несчастная, Роуз Рейли вошла в темный молчаливый дом, в котором она жила вместе с
Керли. В гостиной, когда-то такой уютной, она зажгла все лампы, чтобы в комнате и на душе у нее стало светлее.
Это не помогло.
В углах комнаты прятались тени. Тоска саваном окутывала сердце.
Роуз Рейли не могла больше этого выносить. И она сделала единственное, что могла. Снова надела свой желтый плащ, поспешила к двери и вышла из дома на Валехо-стрит, оказавшись опять в холодной дождливой ночи.
Быстро — насколько позволяли ее танцевальные туфли на высоких каблуках — окрыленная надеждой, Роуз Рейли в волнении шла обратно в сторону Пасифик-стрит. Там она свернула и поспешила вниз, к заливу, где на Драмм-стрит стоял давно заброшенный портовый склад.
В груди Роуз сильно колотилось сердце, у нее перехватило дух, когда она нырнула в полутемное, промозглое, ветхое здание. Она проскользнула в темноте незамеченной и села (на импровизированную скамью за столбом в задних рядах. На стоящем неподалеку деревянном столе был огромный котел с кофе, несколько буханок хлеба, горшочки с маслом и нарезанная ветчина.
Фонари бросали рассеянный свет на немногочисленных прихожан. С десяток мужчин и пара-другая женщин сидели там и сям на импровизированных сиденьях; некоторые из них крепко спали, громко храпя во сне. Другие смотрели не мигая и с открытым ртом слушали мужчину, тихо говорящего что-то с кафедры.
Широко открытые глаза Роуз были прикованы к высокому, внушительного вида проповеднику.
Там, на кафедре, стоял ее стройный, милый, рыжеволосый Керли. Он выглядел по-другому. Старше. Серьезнее. Но все такой же красивый, очень красивый.
Керли носил теперь отличительную синюю униформу армии. Его брюки и куртка хорошо сидели на высокой, худощавой фигуре. Стоячий воротничок его форменной куртки был украшен ярко-красной полоской. На широкой груди красовалась сверкающая серебром буква «S», в которой отражался свет фонарей. Он был без шляпы, и его огненно-рыжие спутанные кудри падали на лоб все так же по-мальчишески дерзко, как она помнила.
В поднятой правой руке Керли держал святую Библию. Как зачарованная, влюбленная в него девушка благоговейно слушала майора Керли Монтгомери, говорившего ровным, уверенным голосом. Со спокойной убежденностью он пытался донести до собравшихся послание надежды и утешения. Он внушал каждой одинокой душе, оказавшейся в этот прохладный дождливый вечер в сумрачном портовом пакгаузе, что всемогущий Господь желает и готов простить всякому его грехи.
Роуз дождалась, пока взволнованная проповедь окончилась, немногочисленная паства была накормлена и пакгауз почти опустел. Тогда она робкими, неуверенными шагами пошла по центральному проходу к кафедре.
Керли собрал свои записи, положил их во внутренний нагрудный карман. Он погасил лампу на кафедре и сошел вниз с возвышения.
