Барбара Картленд - Беглянка
Лорд Маунтджой расхохотался. Одним быстрым движением он отпустил Верену и тут же связал ей запястья за спиной.
Верена едва не лишилась чувств от страха.
— А теперь скажи, что может помешать мне посадить тебя на корабль и отправить обратно в Англию? — прорычал он.
— Я умоляю вас, пожалуйста, отпустите, — повторила Верена со слезами на глазах. Ее корзина лежала в сточной канаве, а содержимое рассыпалось по мостовой. Navettes, которые она купила для Пита, рассыпались в крошки под ногами лорда Маунтджоя.
Его глаза мерцали, как у рептилии, когда он смотрел на плачущую девушку, стоящую на коленях. Ни капли жалости не было в холодной глубине его взгляда.
— Я сделаю все, что угодно, но я не могу вернуться в Англию.
— Да, и я прекрасно знаю почему. Твой отец пришел в ярость, когда обнаружил, что ты сбежала. Не мог ничего ни от кого добиться: слуги сомкнули ряды и отказались говорить. Знаешь, он уволил твою камеристку.
Верене отчаянно хотелось узнать, поступил ли он так же с Баркером, но знала, что спрашивать нельзя.
Лорд Маунтджой долго смотрел на нее в молчании. Затем облизнул губы и сказал:
— Конечно, есть один способ уговорить меня забыть, что ты не кто иная, как леди Верена Росслин, а вовсе не бедный повар из Орли…
Верена подняла на него взгляд, надеясь найти какой-то намек на милосердие в этих холодных, колючих глазах.
— …И он заключается в том, чтобы уехать со мной! Я не собирался плыть на «Морском коньке» до его следующего места назначения, и нам с тобой легко будет скрыться здесь. Я могу сказать маркизу, что его драгоценного шеф-повара бросили в тюрьму. В конце концов, мы во Франции, и поваров здесь пруд пруди.
— Простите, я не понимаю, что вы имеете в виду, — ответила Верена, все еще стоя на коленях. — Уехать с вами? С какой целью?
Лорд Маунтджой долго и жестоко хохотал.
— Ах, так мы сама невинность, да? — хихикнул он. — Дорогая моя, я приглашаю тебя вовсе не на чай в «Фортнум энд Мейсон». Я говорю, что если ты станешь моей любовницей, я буду склонен скорее помочь тебе, чем стать причиной твоей гибели.
Верена уставилась на него в диком ужасе.
— Вашей любовницей! Никогда, никогда, никогда! Я скорее умру!
Лорд Маунтджой снова улыбнулся.
— Зная об участи, которая ожидает тебя в руках герцога Делкеннета, готов поспорить, что смерть будет меньшим из зол, — с насмешкой ответил он. — Тебе стоит серьезнее подумать над моим любезным предложением. Дом в Лондоне, любые наряды и украшения, какие только пожелаешь, каникулы в Монте-Карло и Флоренции, и никто не обязан знать о твоем теперешнем положении.
«Я в ловушке, — подумала Верена, — если я не соглашусь, этот человек разоблачит меня перед маркизом, и тот наверняка велит арестовать меня за обман. Лучшее, на что я могу надеяться, — это что он высадит меня с корабля здесь, в Марселе. Я просто не могу согласиться на роль любовницы лорда Маунтджоя! Я не могу, ах, не могу!»
— Я вижу, у вас возникли трудности с принятием решения, леди Верена, — поддразнил ее лорд Маунтджой. — Тогда подумайте вот над чем. Марсельская тюрьма не место для леди, особенно для той, которая выдает себя за мальчика. Примешь сейчас неверное решение, и его светлость наверняка немедленно выгонит тебя. Он не потерпит обмана…
Верена хранила молчание. Она ведь правильно рассудила, что маркиз способен на такие действия?
Лорд Маунтджой рывком поднял ее с колен и поволок в направлении доков.
— Посмотрим, как несколько часов в собственной каюте повлияют на твою способность принимать решения, — ухмыльнулся он.
Когда они пришли к месту стоянки «Морского конька», на корабле было пусто. Единственным звуком был скрип каната, которым корабль привязали к доку.
Лорд Маунтджой затолкал Верену на сходни, а затем повел по ступенькам, ведущим на нижнюю палубу.
Верена изо всех сил молилась, чтобы Артур или Пит внезапно появились рядом и пришли ей на помощь, но вокруг никого не было.
Добравшись до каюты девушки, лорд Маунтджой распахнул дверь и с такой силой втолкнул Верену внутрь, что она ушиблась о свою койку.
Он тяжело дышал, глядя на Верену, а у той слезы текли по щекам и глаза сделались огромными от страха.
— Такое симпатичное лицо, как жаль, что пришлось срезать эти прекрасные локоны…
Он со странным видом провел рукой по ее стриженым волосам.
Верена резко отвернулась. У девушки мороз шел по коже от одного его прикосновения.
«Что он собирается делать? — вздрогнула она в тревоге, когда пальцы лорда Маунтджоя зависли над ее щекой. — Он ведь не попытается воспользоваться мной, находясь в гостях у маркиза?»
Будто прочитав мысли девушки, лорд Маунтджой принялся гладить ее по щеке.
Верене стало тошно до глубины души. Она закрыла глаза и попыталась отодвинуться.
Но лорд крепко схватил ее за голову и притянул к себе.
Верена ощутила его дыхание: затхлая смесь сигарного дыма, рыбы и чеснока.
«Moules»[51], — подумала она с отвращением.
— Ты подчинишься мне, — пробормотал лорд Маунтджой, приближая губы к ее губам.
Верена резко подняла ступни и изо всех сил, на которые только была способна, пнула его.
В последовавшей борьбе лорд Маунтджой порвал ее рубашку, открыв взору нижнее белье.
Услышав звук рвущейся ткани, он отпрянул и посмотрел на Верену, красный и задыхающийся. Взгляд девушки был полон ненависти.
Тихо усмехнувшись про себя, лорд Маунтджой поднялся и отпустил Верену.
— Нет, я заберу свой приз без спешки, — объявил он, поправляя пиджак. — Даю тебе время до шести часов, чтобы принять решение. Если решишь отклонить мое предложение, мне не останется ничего иного, кроме как открыть маркизу, кто ты на самом деле. Посмотрим, как пара часов размышлений смягчит твое отношение.
Он вынул из замка ключи и захлопнул за собой дверь. Верена услышала скрежет замка, а затем шаги лорда Маунтджоя, уходившего прочь по коридору.
Девушка снова заплакала. Что она может сделать?!
Ее руки были по-прежнему крепко связаны за спиной, и даже будь она свободной, ей не удалось бы сбежать из каюты.
Она подумала о том, чтобы позвать на помощь, но на борту ее некому было услышать, кроме лорда Маунтджоя.
Верена бросила взгляд на фотографию матери.
«Ах, мама! Помоги мне! Пожалуйста, помоги, если можешь! Моя жизнь в опасности!»
Но ответа не последовало…
Ее все больше захлестывало отчаяние… Издали донесся бой церковных часов, отметивших четыре часа, а потом половину пятого.
«Я должна что-то придумать, должна».
