Татьяна Романова - Лисичка

— Дашенька, как я рада, — шепнула, обняв подругу, Долли, — ты теперь все время будешь с нами. Пожалуйста, поправляйся поскорей.

— Пойдем, дорогая, Даше нужно сейчас больше спать. Отдыхай, милая, — велела графиня, подхватила племянницу под руку и вывела ее из спальни.

— Тетушка, она прямо ожила! Как я рада, что вы нашли такое хорошее решение. Но вы не думайте, что я смирюсь с тем, что Даша так и будет несчастна. Если она встретит хорошего человека, который примет ее такой, как она есть, я из своего наследства снова дам ей приданое.

— Дай бог, милая, чтобы такой человек нашелся, — сказала графиня, — если это случится, я добавлю к твоему подарку столько же.

— Как я вас люблю, тетушка! — воскликнула Долли, обняла тетку и закружила, — вы — самая лучшая на свете и все понимаете.

— Я очень давно живу, поэтому и многое понимаю, — рассмеялась Апраксина, — пойдем обедать, наверное, все уже готово.

Они спустились вниз и увидели барона Тальзита, входящего в вестибюль.

— Здравствуй, крестный, — обрадовалась Долли, обнимая барона.

— Здравствуй, Дашенька, — улыбнулся барон и обратился к Апраксиной. — Здравствуйте, дорогая Евдокия Михайловна, с приездом вас.

— Как я рада вас видеть, барон, пойдемте обедать, уже все готово, — пригласила графиня, взяла барона под одну руку, а Долли под другую, и они пошли в столовую.

Все домашние уже собрались, и по знаку графини слуги начали подавать блюда.

Не сговариваясь, все присутствующие старались говорить на нейтральные темы, и трапеза прошла спокойно. После обеда графиня отправила Лизу и Ольгу разучивать новые пьесы для фортепьяно, ноты которых она привезла для них из Москвы, а Долли знаком попросила остаться. Как только девушки ушли, графиня повернулась к Тальзиту.

— Что, Александр Николаевич, есть ли вести о поимке преступника?

— Я за этим и приехал, рассказать вам, как продвигается расследование, — начал барон и потер руки, как делал всегда в минуты волнения. — Сразу скажу, что местонахождение Островского, к сожалению, пока неизвестно. Полиция установила, что две женщины, задохнувшиеся в бане, это — его тетка и ее служанка. Теперь ясно, что негодяй, обнаружив, что Дашенька сбежала и может сообщить о нем в полицию, решил уничтожить сразу всех свидетелей. Запер всех женщин в бане и поджег ее, а чтобы отвлечь внимание, он запалил и дом. Теперь — самое главное. Три дня назад появился в моем имении человек, который представился частным маклером Сидихиным, и предъявил мне документы на покупку Афанасьева, датированные числом месячной давности, как будто Островский давно продал ему имение, а от соседей это скрывал.

— Не может этого быть, крестный — он мне рассказывал, что собирается строить конезавод в Афанасьево! — возмутилась Долли.

— Конечно, дорогая, это — неправда, — согласился барон, — и дело не в том, что он говорил тебе — не забывай, что он очень рассчитывал на твое приданое, поэтому мог наврать все, что угодно. Дело в другом: им с теткой, при их преступных наклонностях, некуда было идти.

— Вы говорили про маклера, — напомнила графиня.

— Да, действительно, этот Сидихин предложил мне купить у него Афанасьево за шесть тысяч рублей. Это маленькое имение до пожара стоило двенадцать тысяч, а после пожара — десять, так что предложение было очень выгодное, он точно рассчитал, что эти земли граничат с моими, а барский дом мне не нужен. Я сделал вид, что хочу занять денег для покупки, а сам поехал к губернатору. Наш губернатор, князь Ромодановский, уже подключился к расследованию этого ужасного дела, он и предложил мне заплатить деньги и оформить купчую, а из земельной управы за маклером должны были начать следить люди из сыскной полиции. Сидихин ждал от меня известий в трактире в уездном городе. Я послал ему письмо с предложением встретиться в земельной управе. Вот мы вчера там с ним и встретились.

— И что, крестный, проследили за маклером? — нетерпеливо перебила барона Долли.

— Проследили, Дашенька. Когда мы с ним купчую подписали, я ему деньги отдал, и сам видел, как за маклером двое мужчин по улице пошли. Но ничего не вышло. Сбежал он от них: в мануфактурной лавке долго стоял и приценивался к тканям, а потом через черный ход вышел на другую улицу, и его след простыл. Но губернатор сказал, что, по словам полицейских, Островский прячется где-то здесь. — Барон печально вздохнул, — уезжать вам с Дашей Морозовой отсюда нужно — ведь вы обе против него свидетели.

Все замолчали, подавленные плохими известиями. Наконец, заговорила графиня Апраксина:

— Я сама хотела бы вернуться в Санкт-Петербург. Если от Алексея придет письмо, то — в столицу. Да и Долли нужно начинать вывозить, ей через два месяца восемнадцать лет исполняется. Я вчера получила письмо от мисс Йорк, она узнала, что мы вернулись в Ратманово, и хочет снова поступить к нам на службу: заниматься с Ольгой. Я уже ответила ей и пригласила к нам.

Графиня повернулась к Опекушиной и попросила:

— Мари, выручи меня еще раз: останься с Ольгой и мисс Йорк в Ратманово, а я со старшими девочками поеду в Санкт-Петербург, ну, и Дашу Морозову заберу.

— Я, конечно, останусь, — согласилась Мария Ивановна, — не беспокойся, делай то, что считаешь нужным.

— Это — хорошая идея, — подтвердил барон, — хоть он деньги и получил, но пока узнает, что вы уехали, несколько дней пройдет, а вы затеряетесь.

— Будем говорить на почтовых станциях, что едем в Москву, а сами поедем дальше, — предложила Долли.

— Так и нужно делать, — согласился барон. — Когда вы сможете выехать?

— Завтра на рассвете, — решила Апраксина.

— Тогда я с вами прощаюсь, — сказал Тальзит и поднялся, — вам нужно укладывать вещи. Я буду писать вам в столичный дом на Миллионной улице, — он поцеловал руку Апраксиной, обнял Долли и вышел.

Вещей решили много не брать, поэтому собрались достаточно быстро. В дорогу были приготовлены две кареты: первая — для графини и девушек, а вторая — для старой горничной Марфы и Фаины, которая должна была прислуживать обеим княжнам, туда же собирались уложить зимние вещи всех путниц. Ноябрь уже заканчивался, и в обеих столицах была уже настоящая зима.

Холодный дождь лил не переставая, когда обе кареты рано утром выехали из ворот Ратманова. Дождавшись, когда экипажи повернут с подъездной аллеи на большую дорогу, Мария Ивановна и Ольга вошли обратно в теплый вестибюль, а дворецкий закрыл за ними дверь. Ни путешественницы, ни провожающие не заметили за крайней из колонн высокую фигуру в промокшем сером плаще. Лаврентий Островский внимательно следил за проводами, и от его глаз не укрылось, что обе Даши, которые ему теперь так мешали, сели в карету.