Элизабет Стюарт - Где обитает любовь
Мысль о горячей ванне после нескольких недель кочевой жизни была заманчивой. К тому же он получил бы возможность под этим предлогом поговорить наедине, без помех, с Симоном.
— Это было бы превосходно, — живо откликнулся Ричард. — Но мне не нужна девчонка! Мой оруженосец отлично справится сам.
— Проследи, чтобы доставили наверх горячую воду, — приказал Томас девушке. Затем он вопросительно взглянул на Ричарда. — А как насчет женщины? Здесь есть несколько молоденьких и достаточно опрятных.
Яркое воспоминание об обнаженном теле Элен, прижавшемся к нему, вспыхнуло в сознании. Он вспомнил, как ее стройные ноги сплетались с его ногами. Вчера его плотское желание было до мучительности острым и предложение любезного хозяина пришлось бы кстати. Но сегодня даже мысль о постельных утехах с какой-нибудь служанкой вызывала у него чувство гадливости.
— У меня нет времени услаждать себя, Томас. Я спешу что-нибудь выведать у пленников.
— Если б удалось развязать им языки и узнать про Рыжего Лиса! Больше всех, я уверен, о нем может рассказать девчонка. Убедить ее вам будет нетрудно, да и сам допрос доставит удовольствие.
Пожилой комендант похотливо усмехнулся.
Ричард сдержал себя и не ответил резкостью на намеки хозяина. Он знал многих, кто с особым наслаждением пытал женщин и пользовался ими для удовлетворения самых мерзких своих прихотей. Ричард всегда обращался с пленницами мягче, чем с мужчинами.
— Пленники у меня заговорят, — заявил он холодно. — И девица тоже. Но она ценна и сама по себе. У меня есть причины думать, что Лис явится за ней. Лис явится… или он совсем не тот, за кого мы его принимаем.
По лестнице загрохотали сапоги, и Элен с тревожно бьющимся сердцем приникла к двери. Ключ повернулся в замочной скважине, и дверь, проскрипев на несмазанных петлях, отворилась.
Двое мужчин внесли в комнату тяжелую деревянную бадью, которой, судя по ее виду, пользовались, вероятно, многие поколения.
Вслед за ними появились слуги с полными ведрами и поставили их у очага, чтобы вода не остывала. Служанка подкинула в огонь побольше торфа и принялась разбивать кочергой обугленные куски, пока пламя с жадностью не охватило их. Очевидно, какой-то важный господин собрался принять ванну.
Элен пристально рассматривала вошедших слуг. Все они были англичанами. Она могла заговорить с ними, что-то спросить, но вряд ли бы ей даже ответили. Лица у мужчин были тупые, плечи опущенные, вид пришибленный, взгляд невидящий, абсолютно пустой.
В Англии люди низших классов безропотно воспринимали свое униженное положение и даже не мечтали, чтобы к ним относились с уважением.
По-другому обстояло дело в Уэльсе. Здесь каждый житель, будь он хоть нищий пастух, держался с достоинством, а женщины требовали к себе почтительного отношения. Их не считали собственностью, словно овец или коз, и супруг не посмел бы замахнуться на них плеткой или даже оскорбить словесно. В таком случае они имели право развестись с ним.
С тоской Элен подумала, что английский закон скоро все изменит в стране. Если уэльсцы окончательно потерпят поражение, ее соотечественники опустятся в глазах англичан гораздо ниже их собственных бесправных слуг. Невыносимо представить, какая несчастная участь ждет ее народ.
Элен вспомнила свой прекрасный дом и тучные пастбища вдоль берегов живописной Тайви. Теперь оставшиеся там люди трудятся на англичан. Хотя владельцем Тайви стал бы по наследству ее брат Родри, она считала эти земли своими. Она принадлежала Тайви, а Тайви принадлежал ей.
Грустно и немного смешно было вспоминать о частых беседах по этому поводу, которые она заводила с отцом. Она мольбами, ласками, лестью и слезами добилась от него обещания не выдавать ее замуж до семнадцати лет — предельный срок для девушки оставаться незамужней.
Элен прекрасно знала, что отец в ней души не чает и поэтому такое обещание дал с легким сердцем. Он не хотел расставаться с нею, хотя им обоим очень нравился юноша, которого прочили ей в мужья.
И оба они подшучивали над грозным материнским пророчеством, выраженным в пословице: «Тот пес, что не торопится к ужину, часто находит свою миску пустой, а кость спрятанной другой собакой».
Мать ее была права. Эниона забрала у Элен более проворная и более могущественная соперница. Смерть лишила ее жениха, и уже поблек в памяти Элен его образ, его красивое лицо и румянец на щеках, его глаза, вспыхивающие иногда от вожделения к ней, его глуховатый, но ласковый голос, говоривший ей о любви.
Она держала его от себя на расстоянии, уверенная, что он всегда будет рядом, и вот потеряла навеки, так и не вознаградив его за любовь, за преданность.
А это давалось ей нелегко. Она была отчаянно влюблена в Эниона. Он был ей даже дороже отца, матери и брата Родри. Но жизнь была так хороша, что менять что-то в ее течении, превращаться из невесты в супругу ей еще не хотелось. Времени впереди было еще достаточно. Для обожаемой и слегка избалованной четырнадцатилетней дочки знатнейшего лорда времени действительно казалось предостаточно. Но как песчинки в часах, эти беззаботные дни пересыпались вниз, и уже никто не перевернет сосуд.
Энион так и не дождался счастья, которое могла даровать ему Элен.
Острая боль сожаления о не свершившемся пронзила ее сердце. Если бы прошлое можно было вернуть — вернуть Эниона, вернуть всю ее погибшую семью. Иногда ей казалось, что радостных лет, проведенных в замке Тайви, вообще не было. Их заслонили месяцы испытаний и безнадежного отчаяния в горах, и это была единственная реальность — все остальное лишь сон.
Элен сложила руки на груди и принялась молиться о спасении души Эниона, о душах родителей и брата. Она так глубоко погрузилась в молитву, что не услышала шагов на лестнице. Лишь когда дверь вновь распахнулась, Элен вскочила и попыталась спрятаться за бадьей, водруженной посреди комнаты.
Ричард вошел резко и так же резко остановился. Девушка напомнила ему вспугнутого лесного зверька, готового сорваться с места и удирать без оглядки при малейшем его движении.
Он успокаивающе поднял раскрытую ладонь.
— Я вижу, ты не прочь искупаться, — произнес он с улыбкой.
Элен взглянула на бадью так, словно впервые заметила ее.
Постепенно боль от воспоминаний о прошлом уступила место страху перед тем, что происходит сейчас. Она забилась в самый дальний угол комнаты.
Ричард шагнул к бадье. За ним по пятам следовал Симон с ворохом чистого белья в руках. Девушка, судя по всему, была испугана видом этой бадьи или не понимала, зачем ее сюда доставили. Ричард решил, что уэльсцы, как и люди низшего сословия в Англии, никогда не моются, разве только летом в реке или в ручьях.
