Патриция Гэфни - Достоин любви?
Она ответила после минутного замешательства:
— Трудно назвать что-то одно, милорд.
— Ну хорошо, назовите три вещи. Пусть это будет даже не самое главное, если вам трудно выбрать. Первые три, что придут вам в голову. Итак? Чего вам не хватало?
— Цветов, — тотчас же отозвалась она, бросив взгляд на обочины грунтовой дороги, сплошь покрытые живописными зарослями бело-голубого молочая. — И еще… света. Возможности любоваться природой при солнечном свете.
Он озадаченно нахмурился.
— Неужели вам вообще не разрешалось выходить на воздух?
— Напротив, у нас были ежедневные обязательные прогулки в тюремном дворе.
— И на что это было похоже?
Она взглянула на него, удивленная его интересом.
— Мы ходили, милорд.
— Ходили? Куда?
— Никуда. Кругами. Два круга, один внутри другого. Каждый день по часу, сразу после церковной службы. Это равняется, — сухо пояснила она, предвосхищая его вопрос, — расстоянию примерно в две мили [28].
Себастьян задумался.
— Вы ходили в молчании?
— Разумеется.
— А вы могли бы сплутовать? Что-нибудь шепнуть соседке, проходя мимо?
— Кое-кто так и делал. В тюремном дворе процветает искусство чревовещания. Но это не так-то просто — надзиратели все время настороже, а заключенным полагается соблюдать дистанцию в десять шагов.
Он попытался представить себе эту картину, и она показалась ему чудовищной.
— Значит, прогулка не доставляла вам никакого удовольствия? Ну хотя бы в качестве простой разминки?
— Мы тащились еле-еле, милорд. Скорость задавали самые слабые — старухи или малолетние дети. Слово «разминка» к нашей процессии совершенно неприменимо.
Себастьян еще не успел оправиться от мысли о детях, помещенных в каторжную тюрьму, как Рэйчел вновь заговорила:
— Но было, конечно, и хорошее. Возможность увидеть небо, отражение облаков в дождевой луже. Почувствовать ветер, запах свежести. Иногда прилетали птицы. Чаще всего грачи, но порой нам удавалось услышать дрозда или жаворонка. Однажды…
Она запнулась и бросила на него смущенный взгляд. Себастьян никогда раньше не слышал от нее столько слов сразу.
— Однажды?.. — как зачарованный, повторил он за ней следом.
— Однажды… откуда ни возьмись во двор вбежала собака. Она пыталась с нами играть. Это был желтый пес, очень крупный и лохматый. Очень… беспокойный. Совершенно не представляю, как ему удалось проскочить. Мне посчастливилось его погладить.
Такая тоска прозвучала в ее голосе, что Себастьян живо вообразил, как она месяцами и даже годами хранила воспоминание о желтом псе, о его лохматой шерсти и влажном языке, чтобы скрасить долгие часы тюремного одиночества.
— Но потом, — добавила она тихо, — охрана его поймала и куда-то увела.
Опять между ними повисло тоскливое молчание.
— Итак, — заговорил Себастьян, чтобы его нарушить, — цветы и любование природой при солнечном свете. Назовите еще что-нибудь, миссис Уэйд. Что-то третье.
— Это… трудно. Я столько всего могла бы назвать…
— Назовите все, чего вам не хватало.
Рэйчел тяжело вздохнула.
— Пищи, не лишенной вкуса. Теплой воды для мытья. Хотя бы одной ночи спокойного крепкого сна. Но… все это… — Она махнула рукой, как бы давая понять, что все это не так уж важно. — Самое главное…
— Что же?
Она бросила на него серьезный взгляд, как бы оценивая, стоит ли говорить откровенно.
— Мне не хватало людей. Человеческого общения, тепла. Простого разговора. Я заболевала от этого. Не телом, а…
— …душой, — подсказал Себастьян. Рэйчел не ответила. Ее душа, безусловно, являлась не тем предметом, который она готова была обсуждать с ним.
— Вам совсем не разрешалось разговаривать? — спросил он, хмурясь. — Ни с кем?
— Мы могли говорить с надзирателями, но только в ответ на их вопросы. А друг с другом — никогда.
— Но неужели…
— Да, конечно, многие находили способ нарушить этот запрет, но тех, кто попадался, ждало такое наказание… словом, оно начисто отбивало охоту рисковать.
Холодок отвращения пробежал по спине у Себастьяна. На мгновение ему даже расхотелось выпытывать у нее дальнейшие подробности об особенностях тюремной дисциплины. Но он вскоре взял себя в руки.
— Что за наказание…
— Милорд, вы родом из Суффолка? Кажется, кто-то мне об этом говорил, — перебила она его изменившимся от волнения голосом.
Себастьян уставился на нее в изумлении: до сих пор она ни разу не осмеливалась задать ему личный вопрос. Лицо у нее словно окаменело. Он понял, что дальнейшие расспросы о мерах по поддержанию порядка в Дартмурской тюрьме ни к чему не приведут.
— Да, это верно, — ответил он, как ни в чем не бывало. — Мое родовое поместье Стейн-корт находится в Суффолке.
— А вы… У вас… большая семья? — Простейший разговор давался ей с величайшим трудом. Она неуклюже продвигалась от фразы к фразе, словно закованная в кандалы. К тому же он был виконтом, а она — домашней прислугой, поэтому — несмотря на все старания не выводить из границ приличия и не проявлять чрезмерного любопытства — ее отвлекающие вопросы звучали слишком навязчиво, даже дерзко. Он понимал, что ее положение затруднительно, и готов был ей посочувствовать, но желания говорить о своей семье у него было не больше, чем у нее — о тюремных порядках.
— Нет, не очень, — ответил он кратко. — Только мои родители и сестра.
— Ваши родители живы? — упорно продолжала Рэйчел.
— Насколько мне известно, сообщений об их смерти пока не поступало.
Она бросила на него удивленный взгляд.
— Вы с ними не очень близки?
— Близки? Нет, я бы так не сказал. Мой отец — граф Мортон, — пояснил Себастьян. — Он при смерти. Врачи дают ему полгода от силы.
— Мне очень жаль. Как это, должно быть, тяжело для вас! Вы, наверное… — Заметив циническую усмешку у него на лице вместо печати горя, она умолкла и тут же добавила торопливо: — Наверное, это очень тяжело для вашей семьи.
— Да нет, вряд ли. Члены моей семьи не питают нежных чувств друг к другу.
Рэйчел обдумала полученные сведения, глядя на лесистый участок, примыкавший к дороге с ее стороны.
— Я полагаю, после смерти отца вам придется вернуться в Суффолк?
— Да, вероятно, на некоторое время. По крайней мере пока не огласят завещание.
— А после этого вы намерены навсегда вернуться в Линтон?
Такое предположение заставило его рассмеяться.
— О Господи, конечно, нет! С какой стати? Я буду богат, миссис Уэйд, я буду графом. «Пусть устрицей мне будет этот мир. Его мечом я вскрою!» [29] Только в моем случае меч уместнее было бы заменить кошельком.
