Анн Голон - Триумф Анжелики
Он обнял ее и пылко поцеловал.
— Вы абсолютно правы, любовь моя. Это вы являетесь бесценным сокровищем, а люди просто безумны или глупы. Подобно беспомощным и злым детям они мстят за то, что жизнь, требовательная мать, не позволяет им быть единственными в мире и опровергать из разглагольствования. Они застыли в рамках бессмысленных законов, вот отчего они неразумны. Они мстят за то, что одним присутствием вы напоминаете им об их непоследовательности. Я сердился бы на них за такое поведение, если бы не знал, что в глубине души они нам преданы, а вас просто обожают. Я не смеюсь, я только улыбаюсь при мысли о новой схватке, которая назревает между гугенотами и вами. Спектакль обещает быть великолепным, и я поддерживаю вас тысячу раз. Снова будут конфликты душ и сердец, но вы их разрешите. Со своей стороны, я должен заняться моими пиратами, одни из них
— угомонились, но они повинны в негостеприимности, другие оскорблены, как бедный Ванерейк. Задача слишком тяжела для меня. А вы передайте мой привет нашим сестрам-волшебницам.
Он поцеловал ее руку, и они отправились на горную дорогу.
Ну и пусть! Голдсборо опустел!.. А дальше что?!
Тем хуже для них, если им так нравиться сидеть взаперти и лишать себя праздника… На этот раз они не поскупились в своих действиях, выражающих их осуждение!!
Горя от радости, что скоро увидит «ангелов» из Салема, она начала забывать неприятности. Она постаралась принять спокойный и радушный вид, продвигаясь между заграждений и заборов вокруг домов. Множество глаз следили за ее передвижением.
Но барьер молчания и холодности сохранился. Ей не встретилось ни души.
Однако, пока она шла по песчаной дороге среди высоких трав у нее возникло острое ощущение, что некто последовал за ней и движется, скрываясь за кустарниками.
Она шла, не стараясь узнать, кто был тем, что осмелился нарушить запреты Маниго, Берна и им подобных, покинув дом и боясь быть узнанным. Она знала, где находится место, куда поместили гостей из Салема, и время от времени, взбираясь на холмы, она уже видела крест у входа.
Сверху открывался красивейший вид на порт, поселок, рейд и отдаленные острова. Здесь она часто прогуливалась. Вначале она приходила сюда подумать, вполне доверяя хрупкости стен из светлого дерева, которые возвели без особых изысков, примитивно.
Иезуит Луи-Поль де Вернон по приезде, в силу того, что не был принят гугенотами, поселился там, и насколько она помнила, именно он водрузил крест и укрепил хижину, чтобы жить там с маленьким помощником — Аббиалем Нильсом — подкидышем из Швеции, которого он подобрал на мостовых Нью-Йорка. Он также построил алтарь, чтобы служить мессу, исповедальню для католиков, то есть крещеных индейцев и белых — из Голдсборо и Нентагуэ.
Затем хижиной стали пользоваться, как прибежищем на ночь для проезжающих путешественников, которых не хотели размещать ни у жителей поселка, ни на улице.
Отныне Голдсборо уже не был большой семьей, где все друг друга знали и заботились друг о друге. Это еще не был город с его законами, гвардией, общественными институтами, где новый человек сразу же попадает под подозрение, с первого шага оказывается скован законами городской дисциплины. В нераскрытых кражах, в драках, причины которых были неизвестны, всегда обвинялись незнакомцы. И над всем этим — пожары, начавшиеся из-за небрежности или специально, которые сводили на нет за одну ночь работу многих лет.
Оказавшись на вершине, Анжелика окинула взглядом панораму, в которой ей открывались смешанные краски моря и неба, леса, берегов и скал. Внезапно она заметила голубое пятно в траве, и в следующий миг человек в голубом редингтоне и в шляпе с перьями вырос перед ней с пистолетом в каждой руке.
Он преграждал ей путь к хижине.
— Назад, ни шагу дальше, — выкрикнул он по-английски. — Каковы ваши намерения?
Испугавшись, Анжелика спросила себя, не прибавился ли ко всем беспорядкам еще один визит бостонцев или английских пиратов, которых она опасалась, и которые могли бы приблизиться к Голдсборо и по земле. Затем она поняла.
— Я иду навестить моих подруг из Салема, Рут Саммерс и Номи Шиперхолл, которые, как я знаю, находятся здесь.
— Вы желаете им зла?
— Конечно нет!
— Вы не воспользуетесь тем, что я дам вам дорогу, чтобы оскорбить их или причинить им беспокойство и огорчение?
— Да как вы можете так думать? Это подруги, говорю я вам. Я — мадам де Пейрак, супруга хозяина Голдсборо.
— Хорошо!! Я узнаю вас, — признал молодой офицер, отступая, чтобы освободить тропинку. — В прошлом году я видел вас, Миледи. Вы возвращались из Салема, где родили двух близнецов.
В тот миг, когда Анжелика подходила к хижине, она увидела, как возле нее возникли два силуэта ее подруг. Они бросились в объятия друг друга. Анжелика поняла, что она очень боялась никогда с ними не встретиться.
Зная, каковы суровые нравы пуритан Салема, она очень часто боялась за их жизни. Она не верила глазам, что снова видит их в их черных одеяниях с немецкими капюшонами, ткань которых, как ей показалось, слегка обтерлась и прохудилась, и по-прежнему напротив сердца на черном фоне была буква А, вышитая красными нитками. При ярком свете солнца Анжелика заметила, что на красивом лице Рут, в уголках глаз возникли маленькие морщины, а Номи стала бледнее, и вокруг ее голубых глаз появились круги.
Она заметила, положив руки на плечи подруг, что у одной из них под плащом находился кинжал, правда слишком хрупкий и тонкий, чтобы служить защитой. Они были не волшебницы, а просто обычные несчастные женщины, гонимые всеми и отовсюду.
Продолжая их обнимать, она рассыпалась в негодующих возгласах и сожалениях по поводу плохого приема, который им оказали, она сердилась, что ее не было в тот момент… И уже в их глазах исчезали знаки человеческой слабости, она заметила, что они словно бы светятся, а их улыбки подобны райским.
— Что ты говоришь, сестра моя? Нас прекрасно разместили и место здесь превосходное. Вода источника так хороша.
Номи направилась к хижине и вернулась с ковшом и кружкой.
— Выпей, сестра. Жара так сильна, а ветер сушит губы.
Анжелика выпила и нашла воду вкуснейшей. Только теперь она поняла, что испытывала сильную жажду.
Она огляделась.
Это было именно то место, откуда она увидела впервые Голдсборо, именно таким, каким он был в видении матери Мадлен, там же она исповедалась отцу де Вермону за несколько часов до его трагической гибели.
— Крест вас не стесняет? — спросила она, зная, что квакерши считали предметы культа источниками идолопоклонничества.
— Что? Крест — это символ для всех. Сила, устремленная вверх. Сила вертикальная и горизонтальная, сила земли, которая сопротивляется.
