Поймать балерину (СИ) - Зайцева Мария
- Не дергайся, бабочка, - его голос моментально сделался привычно отстраненным, как и всегда, когда он угрожал.
Даниэль умел угрожать вот так, не повышая тона. Обычно, у меня в такие моменты дрожало все внутри, но теперь я словно получила иммунитет против его влияния. Его власти.Слишком много испытала за время нашей разлуки, да и люди, встреченные на пути, оказались пострашнее него, безжалостного, жестокого, но все же честного в своем отношении.
- Отпусти меня немедленно, - спокойно ответила я, не сопротивляясь больше, но глядя на него прямо и неуступчиво.
- Сначала скажи, почему плачешь, - так же спокойно возразил Даниэль. И прижал меня теснее к себе.От него по-прежнему очень знакомо пахло табаком, крепким и обволакивающим, а еще чем-то терпким, только ему присущим.
Я до сих пор ночами просыпалась от его фантомного присутствия.
Сейчас все во мне клокотало от ярости, и, тем не менее, привычная тяжесть рук приносила нечто, похожее на… защиту? Наверно, да.Ведь в одном этот зверь был прав. Когда он рядом – мне ничего не угрожало. Кроме него.
- Я уже не должна тебе докладывать о своем настроении и причинах слез.
- Должна.
- Боже… - я уперла руки ему в грудь, выдохнула со всхлипом. Сумасшествие какое-то, Господи Иисусе... Все повторялось? Он вообще ничего не хотел слышать, как и всегда.
Зря я надеялась, что Даниэль оставит меня в покое, а ведь была такая глупая спасительная мысль, когда он ни в день премьеры, ни на следующий день не обозначил своего присутствия рядом…
- Я тебя практически похоронил, глупая бабочка, - неожиданно хрипло пробормотал Даниэль, а затем преодолел мое невнятное сопротивление буквально одним движением, и прижался к раскрытым в протестующем высказывании губам настолько жадным и одновременно горьким поцелуем, что у меня буквально ноги подкосились.
Я беспомощно сжала в горсти обшлага его сюртука, желая оттолкнуть… И не смогла.
Дикий Даниэль в очередной раз проявил свой бешеный нрав, полностью прекратив обращать внимание на окружающий нас мир и безжалостно истязая мои губы. Он вел себя так, словно это – последний поцелуй в его жизни, и необходимо получить максимум именно сейчас, в эту секунду.
Я даже воздуха не могла вздохнуть, голова кружилась, а его крепкие плечи остались единственным ориентиром в бешеном верчении мира.
Ухватившись за них покрепче, чтоб не упасть покорной рабой под ноги своему вечному кошмару, я уже не сопротивлялась, малодушно найдя извращенное удовольствие в его насилии.Наверно, это все было неправильно. Наверно, я сама, своими действиями поощряла его сейчас? Всегда поощряла…Но неожиданно усталость от всего, от своей бесконечной борьбы с этим миром, от постоянно валящихся на меня невзгод пересилила чувство самосохранения. В его руках было привычно. Больно, горячо и безопасно.
Я боялась Даниэля, но в то же время чувствовала в глубине души, что он не причинит мне зла, по крайней мере, намеренно. Не обманет и не предаст. И защитит от всего мира. В этот момент, после разговора с мистером Ёроком, мне ужасно хотелось защиты.Даниэль оторвался от моих губ, выдохнул:
- Я скучал, глупая ты бабочка… Моя. Зачем сбежала? О чем думала?
Он задавал эти вопросы, целуя мою шею, сдирая трещавший под его жесткими пальцами тонкий китайский шелк, оставляя на коже следы своей несдержанной страсти.
- О свободе, - тихо прошептала я, чувствуя себя послушной безвольной куклой и поддаваясь его рукам.Даниэль остановился, придержал меня за подбородок, жестко и серьезно заглянул в глаза:
- Нет у тебя свободы, бабочка. От меня – никогда.
И, пока я заново привыкала к горечи его слов, подхватил меня на руки и прижал к стене гримерки, грубо задирая полы халата.
- Нет… - я осознала, что он намерен сделать прямо сейчас, и все-таки начала вырываться, пытаясь образумить Даниэля хоть немного, - нет! Сюда зайдут…
- Никто не зайдет, - ответил он и рванул на мне остатки одежды.
Больше я ничего не способна была сказать, сгорая от стыда и примитивного желания.
Даниэль нисколько не изменился за время нашей разлуки. Был по-прежнему груб, думал только о себе, сжимал крепко и больно, целовал, прикусывая несдержанно кожу шеи и груди.
Он легко держал меня на весу, не позволяя двинуться самостоятельно, как и всегда, впрочем.Мне оставалось только подчиниться.
Легран был настолько безумен в этот момент, что походил на давно голодающего бродягу, получившего на завтрак сдобную сладкую булочку.И теперь он утолял голод, не обращая внимания ни на что вокруг.
А я, несмотря на всю дикость ситуации, на стыд и страх, невольно подавалась в его руки, ощущая сладкое привычное безумие, которым он наполнял меня, к которому он приучил мое глупое тело за два месяца нашей совместной жизни.Это было полное и окончательное падение в бездну, из которой я , казалось, только лишь начала выбираться.
Скорее всего, я потом себя буду ругать, и, наверняка, потеряю к себе всякое уважение…
Но сейчас я жадно пила из единственного источника, который дарил мне силы и безопасность в пустыне безумия, окружающей меня.
Когда Дикий Даниэль, в последний раз жадно прижавшись к моим безвольным губам, все же отпустил меня, просто опять подняв на руки и мягко посадив на кушетку, я вяло попыталась поправить остатки одежды, скорее машинально, чем стараясь соблюсти приличия.О каких приличиях вообще могла идти речь?С Диким Даниэлем?Это даже не смешно.
Прижала ладонь к разорванному вороту халата, поймала изучающий горячий взгляд Леграна, выпрямилась. Сама не понимала, зачем я что-то пытаюсь изобразить. Сохранить остатки гордости?Откуда бы им взяться в моем положении?
Морок от его поцелуев и страсти прошел, и на меня опять навалился весь кошмар ситуации.
История повторялась.Опять гримерка, опять Легран, никого и ничего не слушающий. Опять мой бесконечный позор, потому что наверняка в театре видели, кто ко мне заходил. И слышали. Матерь Божия… Слышали!Слезы бессилия снова выступили на глазах, я торопливо отвернулась, вытирая их пальцами. Не хотелось, чтоб Даниэль заметил слабость.Но он, успев за короткий срок поправить одежду и даже достать портсигар, конечно же, сразу все понял.Развернул меня к свету, приподняв за подбородок, стер слезы большим пальцем и сказал спокойно и жестко:
- Не плачь, бабочка. Этого было не избежать.
От этих слов стало еще горше на душе, и я, вывернувшись из его руки, не выдержала и разрыдалась, уже во второй раз за этот вечер.
- Господи… Ну зачем ты приехал? Ты мне только боль… Только несчастья… У меня же все… Я же думала… Зачем? Зачем? Зачем?
Он присел передо мной на корточки опять, развел силой ладони, закрывающие лицо и ответил:
- Потому что я без тебя не живу.
- А я с тобой не живу! – выкрикнула я ему в лицо, уже не заботясь, как он это воспримет. Я ощущала небывалую смелость сейчас, граничащую с безумием.
Словно то, что он со мной опять сотворил, отпустило какие-то сковывающие доселе грани. Мне стало безразлично, как он поступит потом со мной. Ударит, хотя никогда не трогал таким образом, утащит с собой, чтоб запереть в доме или каюте корабля, идущего обратно в Европу, убьёт, чтоб никому не доставалась…Словно плотину прорвало, и все мои силы ушли на эту эмоциональную бессвязную речь, нужную сейчас исключительно мне.
- Я с тобой умираю! Понимаешь? Умираю! Ты меня не слышишь, никуда не выпускал, заставлял… Я для тебя – не бабочка! Я для тебя – игрушка, которую можно просто выбросить, забыть, засунуть в дальний шкаф! И вытаскивать только, когда тебе нужно! А я – живая, понимаешь? Живая! Я не хотела тебя! Я не хотела твоих… Твоего внимания! Я хотела только жить свободно, делать то, что мне хочется!
- Вот как? – он резко встал, опять достал портсигар, вынул сигарету и тут же скомкал ее в кулаке, - делать то, что хочется? И чего же тебе хочется, глупая ты бабочка? Танцевать на потребу пьяному ворью? Да? Крутить ножками перед толстосумами? В варьете?
