Ирэн Фрэн - Стиль модерн
Как и все остальные, Лиана вовсю смеялась над этим. В очень редкие моменты и она чувствовала себя способной на подобные безумства. Она позволила себя одурманить, ослепить, вновь повеселела и обрела радость гурманства, влекущего ее к лимонным тортикам, «снежкам» и губам любовника. Она забыла свои страхи и злополучные препирательства с д'Эспрэ. Даже о Файе она не вспоминала.
Так пришло утро третьего августа. К одиннадцати часам как и всегда, д’Эспрэ в сопровождении Лианы постучался в дверь Файи — она не ответила. У него были дубликаты ключей, и ему удалось войти в ее апартаменты.
Граф нашел лишь записку. Его имя было выписано каллиграфическим почерком, а письмо лежало рядом с вазой с цветами — белыми садовыми розами, которые не продавались в магазине. «Не беспокойтесь обо мне, Эдмон, — говорилось в записке. — Отныне я с другим». Подписано, тем не менее: «Ваша Файя».
Глава восьмая
Единственная вилла, которую смог найти Стив, находилась в добром получасе езды от Довиля, в сторону Кабурга, на берегу пустынного пляжа. Туда вела песчаная тропинка, вся в рытвинах, которая прерывалась у входа, как русло внезапно высохшей реки. Дом был немного несуразный: обширная конструкция конца века, полуготичсская, полу-«арт-Нуво». Вокруг был парк, усаженный маленькими кедрами и утопающий в розах. Эти розы Стив накануне отправил в «Нормандию», обернув в шарф из золотистого шелка, с запиской:
«Вилла нарциссов, по дороге в Кабург. Вам укажут дорогу.
Я жду».Вилла нарциссов. Привлекательность этого дома состояла лишь в самом его имени и уже заржавевшей от дождей и ветра веранде, соединенной с одним из флигелей. Вилла называлась так из-за витражей, по мнению Стива, совершенно безобразных: на широких стеклянных панелях были изображены гигантские желтые цветы с ярко-зелеными листьями. Стив презирал этот стиль, модный в Европе пятнадцать лет назад, за его болезненность и томность. Но вершиной патологии были черные нарциссы с оранжевой серединой на одном из витражей. Каждый раз при взгляде на него Стив начинал видеть перед собой похоронные образы, и в душе просыпалось желание бежать отсюда как можно быстрее. К несчастью, это было невозможно. Когда он занялся поисками виллы в Довиле, все было уже давно снято. Ему пришлось согласиться на эту развалюху, хотя он знал, что Файе здесь не понравится. Но только появится ли она здесь когда-нибудь?
Уже пять месяцев он за ней «волочился», как говорили в Париже. Смешное выражение, а сам ритуал казался ему еще более нелепым. Он проклинал своего отца за то, что тот так расхваливал радости Франции. Он, Стив О’Нил, самый изысканный молодой господин с Лэнси-стрит и Риттен-хауз-сквер, пять месяцев обхаживает эту маленькую француженку, простую танцовщицу, даму полусвета[40], о чем не замедлили сообщить ему злые языки. Кокотка! Ужины на скорую руку после театра, обеды второпях, время от времени получасовая прогулка на машине по проспекту Акаций, несколько шагов по Булонскому лесу. И больше ничего.
Совсем ничего. Если бы они при этом хотя бы беседовали и желательно откровенно. Но в основном говорить приходилось Стиву. А она? Загадка. Обрывки фраз, улыбки, будто бы что-то обещавшие, но лишь «будто бы». И три поцелуя.
Стив их пронумеровал и поставил даты. Первый — в ресторане, когда на него нашло вдохновение: он заставил Файю посмотреть на себя в зеркало, пристальнее вглядеться в свое отражение и убедиться, что она красива. Второй поцелуй пришелся на тот день, когда он преподнес ей жемчужины, но стоило ли его засчитывать? Наконец, третий — в середине июня, когда он объявил о своем отъезде в летный лагерь, где собирался потренироваться на французских аэропланах. Она разразилась слезами, и этот последний, единственный из всех, был настоящим поцелуем, таким, о каком мечталось молодому американцу: предназначенным именно ему, глубоким, словом, действительно многообещающим.
В остальном же — трижды ничего. Рукопожатия, обнажавшаяся все дальше и дальше узкая полоска кожи, когда Файя снимала перчатки или когда удивительным образом ее шарф приоткрывал плечо. Короче, полная целомудренность и безупречные ухаживания. И вот в довершение всего он приехал в Довиль, где снял этот затерянный в песках дом, нанял пожилую нормандскую домработницу, загрузил в погреб пять ящиков шампанского. И все это с единственной целью — дожидаться благоволения какой-то женщины полусвета, которая, возможно, никогда и не приедет. Он был уверен: если она и отважится появиться, то, увидев этот дом, эту пустыню, пляж, откуда в ветреный день волны доходили до порога, тут же повернет обратно.
Этим утром Стив убедился в обоснованности своего отчаяния. Ну, к примеру, рытвины на дороге. Позавчера он заказал пианино, и рабочие, отвечавшие за доставку, прокляли всех возможных чертей. А тут Файя, Файя и ее туфельки из нежного шевро, ее выверенные, мелкие движения, ее нежная кожа, всегда скрытая за вуалью и зонтиком от солнца, ее отлакированные ногти, ее персидские платья, затянутые на лодыжках… На вилле не было даже ванной комнаты, а Стив знал, что она обожала эту роскошь. Он же мог предоставить ей лишь таз и кувшин с водой в спартанской туалетной кабинке. Что касалось него, он приспособился. В другое время уединенность этого места, его нетронутость смогли бы его привлечь. Приехав сюда, он даже подумал, что здесь есть что-то американское — Атлантик-Сити в эпоху его зарождения или что-нибудь вроде этого.
Но он стал слишком нервным, чтобы видеть вещи в их настоящем свете, как раньше, в Америке. Слишком долго он ждал. Чересчур много свиданий сорвалось, в последнюю минуту он получал записку, или звонил телефон: нет, Стив, я вся на нервах, примерка, затянувшаяся репетиция, я так утомлена, в другой раз, вы согласны?
В начале июня Стив решил вернуться к аэропланам. Она плакала. Тогда они договорились вновь встретиться в Довиле. У нее сразу высохли слезы. «Снимите виллу, — потребовала она тоном таинственной принцессы, — я буду жить в отеле „Нормандия“». И — весь ее шарм выразился в этой прихоти! — попросила Стива сообщить о своем прибытии особым способом: прислать цветы, упакованные в шарф «цвета солнца», по собственному ее выражению. «И ни слова, — шепнула она перед уходом, — ни одного лишнего слова. Я узнаю ваши цветы по упаковке».
Еще до своего отъезда в аэроклуб Стив обошел все магазины тканей в столице, все бутики, торгующие шейными платками и безделушками. Не имея представления о сказках братьев Гримм, он не понял, что требование Файи слово в слово скопировано с «Ослиной шкуры». Объясняя свою просьбу торговцам, он не придавал значения их насмешливым улыбкам. К концу третьего дня поисков ему удалось раздобыть в сумраке галантерейной лавки золотистую ткань, которая пришлась ему по вкусу и которая, как он надеялся, понравится его подруге: она была нежно-золотого цвета, напоминающего и волосы Файи, и полуденный свет, за которым Стив любил наблюдать в полете.
