Жорж Онэ - Парижанка
– Что вы понимаете под словом «давно совершеннолетняя»? – наивно полюбопытствовал Томье.
– Девический возраст за двадцать пять лет, не прогневайтесь за откровенность!
– Для меня тут нет ничего неприятного.
– А скорей приятное? Это я заметила.
– Не будем преувеличивать!
Они потихоньку рассмеялись, многозначительно поглядывая друг на друга.
– Мы всегда были добрыми друзьями, Томье…
– И даже несколько более, – вкрадчиво заметил он.
– Я не сожалела о том.
– А я сожалел иногда, потому что теперь этого нет.
– Не говорите глупостей. Потолкуем серьезно. Я желаю быть вам полезной.
– Как и я вам.
– Вы меня знаете, я не злая женщина. Я никогда никому не делала зла понапрасну и не способна никого обидеть даже словом, если меня не вызовут на это.
– Совершенная правда, и вас можно поздравить. Скоро такие люди сделаются редкостью. Когда человек не зол, как черт, он рискует показаться глупцом. Но вам при вашем уме следует поставить в двойную заслугу, что вы добры. Для вас было бы так легко делать зло.
– Я хотела сказать, что, решаясь помочь вам в ваших планах, я могу причинить жестокое горе бедной Жаклине, и это меня огорчает. Как бы смягчить грозящий ей удар?
– Ах, уж не говорите! Я сам не могу подумать об этом равнодушно. Моя привязанность к этой дорогой подруге очень сильна, но она понемногу переходит в целомудренную нежность. Послезавтра, пожалуй, от нее останется одна неизменная симпатия. Но, говоря между нами, симпатия слишком холодное чувство, чтоб согреваться им в сорок лет. Не мешает иногда вспомнить о старости, чтобы остепениться. Боюсь, что Жаклина упускает это из виду. Она молода, очаровательна, у нее совсем не было семейных привязанностей, она бездетна, а Этьен через каких-нибудь полгода после свадьбы обратился для нее просто в добродушного, покладистого товарища. На ком же сосредоточить ей, бедняжке, свою любовь?
– А как вы думаете, она способна заменить вас другим?
– Подозреваю, что нет.
– Но в ее годы у нее еще многое впереди.
– Это я и сам себе повторяю для очистки совести. К сожалению, Жаклина сентиментальна, как немка, и помешана на постоянстве. Что тут делать? Как не стыдно мужьям не запастись наследником в первое пылкое время супружества! Они не понимают, как может впоследствии пригодиться ребенок, чтобы занять женщину.
– Ведь вот и я также бездетна.
– О, вы другое дело! Для вас, напротив, это большое счастье; по крайней мере, вы ничем не связаны и тем свободнее располагаете собой. Представьте себе, если б у вас был маленький мужчина в коллеже [Коллеж – среднее учебное заведение во Франции] или маленькая девица в монастыре, какая обуза в вашем положении! Нет, вы поступили хитро, а вот Леглиз был скотиной.
– Уж каков есть!
– Вам ли его не знать!
– Не думайте, он свиреп, когда дело идет о его наслаждении.
– Значит, он свирепое животное? Ничего, вы его приручите.
– Конечно. Симпатичный Ретиф был не ему чета, да я и того прибрала к рукам. Он было сделался весьма приличным господином, но тут его постигла смерть. Есть люди, которым не везет.
– А ведь он, право, заслуживал того, чтобы жена водила его за нос.
– Вы страшно ошибаетесь, я никогда не обманывала мужа. Да это было бы, вдобавок, крайне опасно, он был способен меня убить, не моргнув глазом.
– И этот страх останавливал вас?
– Нет, в двадцать лет я была честна, я не знала жизни, да и не успела испортиться, овдовев через два года после свадьбы.
– С вашими-то глазами, зеленоватыми, как морская волна, с некрашенными белокурыми волосами и плечами, каких не отыщешь ни в Париже и нигде в другом месте! Какая были вы красавица!
– А разве я подурнела?
– Нисколько, но это уж не то. В настоящее время я нахожу вас более неотразимой, потому что с красотой вы соединяете искусство пользоваться ею.
– Томье, вы мне льстите. Значит, я вам нужна?
– Да, хотя бы для того, чтоб я мог рассказывать вам свои неприятности и получать от вас утешение.
После этих слов молодые люди заключили между собою дружеский союз.
Между тем Роза Превенкьер, не подозревая того, что она служит предметом ловких интриг, проводила самое мирное существование. Однажды у ней завтракали старик Компаньон и Сесиль, которые окончательно покидали Блуа и поселялись в Булони, в маленьком домике на берегу Сены. На следующий день Сесиль поступала к одной из известных модисток на улице Мира в качестве соучастницы торгового предприятия, в которое мадемуазель Превенкьер вкладывала сто тысяч франков на имя своей приятельницы. Отец молодой девушки мог на досуге разводить розы у себя в саду.
Проспер не давал о себе знать целых две недели. Он побывал у Превенкьера в первый же день приезда в Париж, приходил еще несколько раз и потом внезапно скрылся. Сестра напрасно звала его с собою к Розе, он холодно отказывался под разными предлогами. Его настроение также изменилось. Вначале молодой инженер был очень весел, а потом сделался мрачен. Сесиль приписывала эту мрачность неудаче его химических опытов. Между тем в доме Леглизов утверждали, что он нашел тот способ, который искал, и что его открытие невероятной простоты и обещало громадные результаты. Что же такое происходило в уме странного малого?
Сестра скоро проникла в его тайну и глубоко огорчилась. Все мечты, которые лелеял Проспер в Блуа, внезапно разбились. В былое время он говорил Сесили: «Я сделаюсь достойным Розы. Мои работы поставят меня, с ней на равную ногу, и тогда я буду иметь счастье видеть ее, обожать, а потом, кто знает, может быть, сама она со временем полюбит меня». Но ему было достаточно увидать молодую девушку в новой обстановке, чтобы убедиться, какая бездна лежит между Проспером Компаньоном и мадемуазель Превенкьер.
Изысканная роскошь, художественный стиль отеля, светское общество, которое встречал там Проспер, роскошные туалеты Розы, известность, в короткое время приобретенная ее отцом, до такой степени увеличивали расстояние между богатой молодой девушкой и бедным служащим, что инженер впал в отчаяние и решил удалиться. Он боялся, что в этой среде на него будут смотреть как на непрошеного гостя и поднимут на смех его врожденную неловкость. Он не подходил к этой компании ни по чувствам, ни по тону, ни по манерам, ни по платью. Как было далеко Просперу Компаньону в его сюртуке школьного учителя до жакетов безукоризненного покроя, которые носил Бернштейн.
Однажды он пришел к Превенкьерам вместе с Томье; изящная учтивость молодого человека с ловкими жестами и непринужденным обращением привела его одновременно в восторг и в отчаяние. Роза и Жан несколько минут обменивались, смеясь, ничего не значащими, но забавными фразами, причем Проспер должен был оставаться в стороне от их разговора, не понимая, о чем идет речь. Потом с утонченным тактом Томье, должно быть, заметил, что застенчивый гость обречен на молчание, и постарался завести разговор, доступный Просперу, который после того принял участие в общей беседе. С этого вечера он не появлялся более.
