Адольф Бело - Две женщины
– Скажу, что чувствую себя лучше, еще немного – и я потерял бы сознание.
– И я так думаю.
– Черт возьми, это сделало бы нас интересными в глазах публики; возможно, мы виноваты в том, что не доставили ей развлечения своим обмороком.
– В самом деле, несколько голов повернулись бы в нашу сторону.
– Наши соседи освободили бы для нас место.
– И кое-кто из них, растрогавшись нашим несчастным положением, последовал бы за нами сюда.
– А еще лучше, если бы заботу о нас взяли некоторые из дам с такими красивыми плечами! Честное слово, виконт, будь я на двадцать лет моложе, то не колебался бы. Видите, как важно уметь вовремя падать в обморок. Вы помните мадам де Куланж, чьи глаза были некогда столь знамениты? О, у нее были такие большие, сверкающие глаза удлиненной формы, что казалось, будто они, теряясь краями в локонах волос, опоясывают всю ее голову.
– Конечно, я хорошо их представляю! – воскликнул с энтузиазмом виконт.
– Так вот, хоть она была не слишком красива и общалась с сомнительными личностями, я вбил себе в голову идею понравиться ей. Да, слово чести, меня, казалось, подстегивало, что могут говорить: «Вы знаете новость? Глаза мадам де Куланж устремлены теперь только на шевалье».
– Да, это было бы лестно.
– Очень лестно. Но, признаюсь, хотя я рассыпался в любезностях всякий раз, когда ее встречал, ее глаза не задерживались на мне. Однажды, на балу, устроенном третьим сословием, – так выражались в ту эпоху, когда название «полусвет» еще не было выдумано, я решил обратить на себя ее внимание и, задыхаясь от жары, упал прямо на руки мадам де Куланж, возле которой предусмотрительно находился. Если б вы могли видеть эффект! Мне спешили дать вдохнуть соли, смачивали виски холодной водой, в то время заливая платье моей соседки, разорвали ее платок, чтобы приложить к моему лицу… Она была вынуждена переносить все эти мелкие неприятности, поскольку ей пришлось меня поддерживать. Вы понимаете, что на другой день я должен был нанести ей визит, чтобы извиниться; я поспешил его сделать и…
– И, – продолжал шевалье, этот визит длился восемнадцать месяцев, я чудесно все помню.
– Ах, виконт, не говорите так. Я никогда не мог избавиться от опасения в отношении женщины, у которой такие большие глаза. Поверьте, они у нее существуют не для того, чтобы лучше видеть, а для того, чтобы лучше плакать. По самому ничтожному поводу она заливалась слезами: это был ноток, наводнение! Если я имел несчастье быть любезным на ее глазах с другой женщиной, она измачивала в слезах три платка. В случае неверности с моей стороны, потоп был еще сильнее. Я хотел сохранить свою свободу от такого бедствия и после того как убедился, что у меня есть непромокаемый заместитель, спасся бегством в менее влажный климат.
– А что же прекрасная плакальщица?
– Она живет в провинции и носит голубые очки.
Пока двое друзей, верные своим старым воспоминаниям, беседовали так, драматическое представление закончилось и маленький салон понемногу заполнялся.
Казимир, вместо того, чтобы направиться в бальный зал, где начинались танцы, как вконец пресыщенный человек, укрылся в этом салоне. Он блуждал несколько минут от группы к группе, когда заметил Терезу, которая в качестве дамы-попечительницы пользовалась относительным уединением.
– Как, милая кузина! – сказал он, усаживаясь рядом с ней. – Разве Мориса здесь нет?
– Он пошел побеседовать с кем-то из старых друзей, пока я танцевала, – ответила Тереза тоном, который старалась сделать немного сухим, – мы договорились встретиться в этой комнате, где ему будет легко меня найти.
– Ого! – сказал Казимир, – надвигается гроза. У вас не в порядке нервы, кузина.
– Возможно.
– Но что же такое случилось?
– Я… я сердита на вас.
– На меня? Великий Боже! И каковы же мои преступления?
– Из-за вас Морис надулся на меня, и этот бал, который должен был бы стать для меня таким приятным, теперь кажется мне противным.
– Морис дуется на вас; это серьезно. Значит, ему есть, за что себя упрекнуть. Существует общее правило: когда сердятся – чувствуют за собой вину. Не было ли между вами разговора о знаменитой графине де Брионн?
– В самом деле, – ответила Тереза.
– Морис отрицал, что он ее знает?
– Вы ошибаетесь. Морис сразу сказал, что он знаком с мадам де Брионн. Но он не признает, что между ним и графиней существуют особые интимные отношения, как утверждаете вы.
– Я ничего не утверждаю! – воскликнул Казимир. – Решено: Морис это маленький святой.
– Тогда я прошу вас, – сказала Тереза, вспомнив наказ Мориса, – не делать больше на его счет предположений, подобных тем, что вы мне высказывали.
– Значит, это серьезно? – спросил Казимир.
– Очень серьезно.
– Вы придаете такую важность тем глупостям, которые я вам наговорил?
– Ах, вы называете это глупостями? Сказать жене, что муж ей неверен! – воскликнула Тереза с простодушным негодованием.
– Этот маленький спектакль можно было бы разыгрывать каждый день, – заметил Казимир. – Как вы молоды, кузина! – продолжал он, глядя на нее с состраданием. – Если бы все замужние женщины становились несчастными из-за такой ерунды, то не было бы семьи, где по три раза на день не надо было бы кончать жизнь самоубийством! По счастью, у них много здравого смысла и они ничего стараются не замечать. Ведь существуют еще правила приличий и они знают, как держать себя, чтобы не сделаться смешными в глазах света. Я счел своим долгом дать вам в качестве родственника кое-какие маленькие сведения; я даже надеялся, что вы будете мне признательны и… Морис тоже.
– Он вам так мало признателен, что просил вам оказать… – начала Тереза.
– Значит, вы ему сказали, что это я ввел вас в курс дела? – прервал ее Казимир.
– Могла ли я поступить иначе? Он меня спросил, а у меня нет секретов от мужа.
Заметно раздосадованный Казимир закусил губы и сказал недовольным тоном:
– А! Такова-то ваша признательность за услуги? Прекрасно, кузина, я должен был этого ожидать. Но, – продолжал он, – по-моему, вы не закончили фразу. Морис, сказали вы, поручил вам передать мне…
– Он просит вас, поскольку вы не являетесь ни его другом, ни моим…
– Ну? – торопил Казимир.
– Постарайтесь приходить к нам как можно реже, – сказала она решительно, в соответствии с наставлениями мужа.
На этот раз Казимир даже не пытался скрыть свое раздражение. Он встал и возбужденно начал расхаживать перед Терезой.
– Еще одна отставка! – сказал он. – Этот милый Морис перенял манеру мадам де Брионн. – Тем, кто им не нравится, они быстренько указывают на дверь и всегда посредством посланца. У графини увольнительную мне вручил барон де Ливри, здесь – вы. Ах, – продолжал он, мало-помалу возбуждаясь, – под предлогом, что я пустой щеголь, как меня называют, со мной обращаются без церемоний! Но я докажу им, что щеголь тоже имеет зубы! Мадам де Брионн была осторожной со мной, тогда как с другими… И потому, что я не мог промолчать, со мной теперь выкидывает такую же штуку господин Морис! Из-за невинной болтовни ему захотелось от меня избавиться, лишить меня уютного уголка у моей родственницы и выставить перед ней лжецом, выдумщиком! Ах, я взбунтуюсь, наконец! Может, я и легкомыслен и болтлив, и все, что угодно, но я еще никого не оклеветал. – И, резко повернувшись к Терезе, он добавил:
