Дэнис Аллен - Его сильные руки
Делакруа прислонился к надгробию, скрестив руки на груди. Он был без шляпы, его волосы трепал ветер, делая их похожими на водоворот черных волн, сверкающих на солнце. Он стоял запрокинув голову и упираясь затылком в каменную плиту, подставив лицо солнцу и закрыв глаза.
Энни вспомнила, как он выглядел в тот вечер в опере, когда, вот так же запрокинув голову, смеялся над ее саркастическим заявлением о желании походить на креольский идеал женщины. Он излучал в тот момент такую мужскую силу и энергию, воспоминание о которой не раз возвращалось к ней на протяжении последних нескольких недель. Но это воспоминание имело привкус горечи. Он так грубо оставил ее, удалившись под руку с двумя дамами и еще с одной, которая ухватилась за фалды его сюртука.
Энни прищурилась и продолжала наблюдение. Солнце грело ей плечи, от чего по всему телу расползалась приятная лень и слабость, а отчасти и… чувственная нега. Аромат цветов наполнял влажный воздух. Она внимательно рассматривала Делакруа с головы до пят. Несправедливо, чтобы один человек обладал столькими физическими достоинствами одновременно…
Он пошевелился, и Энни нырнула за плиту и прижалась щекой к холодному камню. Ее дыхание странным образом участилось. Она закрыла глаза и постаралась успокоиться. Она просто смутилась от того, что поймала себя за неприличным любованием этим скандально известным типом…
– Мадемуазель Уэстон! Не ожидал встретить вас здесь.
Энни открыла глаза, отодвинулась от плиты и выпрямилась. Она быстро взглянула на него и тут же отвернулась, потому что ей показалось, что в глубине его глаз сверкнули веселые искорки. Она, опасаясь снова посмотреть ему в лицо, полагала, что он заметил, как она разглядывала его, и это его развеселило. Поэтому ее взгляд рассеянно блуждал вокруг.
– Я… я приехала сюда с дядей и тетей. Она привезла цветы на могилы своих мужей.
– Понятно. – Он помолчал. – Но разве они похоронены не в протестантской части?
– Да. Но я решила немного прогуляться.
Он подошел ближе, пристально глядя ей в лицо, и Энни почувствовала, что у нее начала подниматься температура.
– Похоже, вы переутомились?
– Что вы имеете в виду? – Ее ресницы удивленно взметнулись вверх.
– Вы стояли прислонившись к камню, с закрытыми глазами. – Он улыбнулся и провел кончиками пальцев по ее щеке. – У вас лицо горит, а глаза восхитительно блестят. Хотя сейчас уже ноябрь, осень в Новом Орлеане, вероятно, отличается от той, к которой вы привыкли, не так ли? У вас, должно быть, жар.
– Да, я немного утомилась от жары, – поспешно согласилась она, радуясь удачно найденному объяснению ее смущенного румянца и странной позы, в которой ее нашел Делакруа. Вся беда в том, что если он будет и дальше стоять так близко от нее и прикасаться к ней так ласково, она никогда не избавится от своего «жара». Почему он вдруг проявляет такую заботу о ней? Она огляделась, ожидая увидеть стаю его преданных поклонниц, скрывающихся за надгробиями.
– Вам нужно присесть. – Он взял ее под локоть: – Пойдемте со мной.
– Пойти с вами? Куда? – Сердце испуганно подпрыгнуло у нее в груди.
– Не тревожьтесь, ma petite. – Он рассмеялся. – Давайте просто свернем за угол. – Он осторожно поддерживал ее под руку, и Энни не могла узнать в этом учтивом джентльмене прежнего беззаботного нахала из оперы. – Здесь поблизости наш фамильный участок, и там есть скамья. Она стоит в тени, там вы сможете отдохнуть и прийти в себя.
– Тетя будет беспокоиться.
– А почему вы не говорите про дядю? Неудивительно, что мадам Гриммс очень волнуется из-за вас, но ваш дядя – совсем другое дело.
– Это правда! – нервно рассмеялась Энни. – Дядя Реджи всегда очень тревожится. Тем более мне пора возвращаться.
– Но если вы упадете в обморок по дороге, я никогда себе этого не прощу. Вот. Присядьте ненадолго, а потом я провожу вас в протестантскую часть кладбища.
– Вы очень добры, – ответила Энни с улыбкой.
Делакруа сел рядом, положил ногу на ногу и небрежно оперся локтем о колено. Энни снова поймала себя на том, что любуется его ногами и руками, пальцами в кольцах и вообще всей фигурой. На левой руке у него было кольцо с огромным изумрудом, который, несомненно, стоил не меньше половины всего ее приданого.
– Почему вы не на мессе? – спросила она, с трудом подыскав тему для беседы.
Он улыбнулся и принялся вертеть на пальце именно это кольцо. Такие действия оказались на удивление возбуждающими, и Энни поспешно отвела глаза.
– Дорогая мадемуазель Уэстон, как вы представляете себе такого грубияна, как я, в церкви?
Она задумалась и представила его себе… в окружении женщин. Отогнав неприятную мысль, она спросила:
– Вы вместо мессы катались верхом?
– Да. А вы ездите верхом, cher?
– В Англии ездила, а здесь не приходилось.
– Вам понравилась бы верховая прогулка по Бокажу. Сотни акров зеленых полей вдоль реки.
Энни смущенно расправила юбку влажными ладонями. Неужели он действительно приглашает ее с собой на прогулку?
– Я… боюсь, что я разучилась из-за отсутствия практики.
– У нас есть спокойная старая кобыла, на которой вы могли бы…
– Ну не настолько же я разучилась ездить верхом! – рассмеялась она.
– Я тоже так думаю. У меня действительно есть лошадь под стать вам. Прекрасная молодая кобыла с легким шагом и длинной светлой гривой. Она очень норовистая и постоянно трясет головой.
– Вы намекаете на то, что я с норовом, мистер Делакруа? – Несмотря на то что жар не проходил, Энни стала чувствовать себя свободнее.
– Да.
– И постоянно трясу головой, как ваша кобыла?
– Нет, но у вас есть восхитительная привычка вызывающе приподнимать подбородок. Вы, как и моя златогривая красавица, – прекрасное, гордое создание.
– Готова поклясться, что вы говорите так всем женщинам, – с сожалением покачала головой Энни. «И еще я готова поклясться, что они так же глупо поддаются очарованию, как и я», – подумала она.
Делакруа улыбнулся и молча пожал плечами, предоставляя ей право считать как угодно.
– А на какой лошади ездите вы сами, мистер Делакруа?
– На вороном жеребце.
– Вы выбрали его под цвет глаз? – Энни смущенно вспыхнула, пожалев, что упомянула о его глазах. Это замечание показалось ей слишком интимным.
– Нет. – Его глаза лукаво блеснули. – Под цвет моей черной, испорченной души, cher.
– Мне кажется, вы вовсе не такой испорченный, каким притворяетесь.
– Вы думаете, я притворяюсь? – Его улыбка на мгновение стерлась с лица, но тут же засияла снова. Он провокационно понизил голос: – Хотите, я докажу вам, что это не так? Хотите узнать, насколько испорченным я могу быть?
