Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Восхождение царицы
Вернее сказать, туда вошел мой отец. Как ярый почитатель Диониса, он ревностно искал единения с богом через вино. Пока все мы лишь пробовали на вкус новый сбор с виноградников Канопского рукава Нила, лучших в Египте, отец залпом осушил чашу. Потом, когда начались танцы — ибо актеры и музыканты вдохновлены Дионисом и их действо приравнивается к богослужению, — он словно бы вошел в транс: водрузил на голову священный венец из плюща, достал свою флейту и начал играть.
— Танцуйте! Танцуйте! — приказал он всем вокруг себя.
Египтяне повиновались, но римляне воззрились на него в недоумении.
— Я приказал: танцуйте! — потребовал царь и махнул своей флейтой в сторону одного из римских военных.
— Эй, ты! Деметрий! Танцуй!
Деметрий посмотрел так, будто ему приказали прыгнуть в малярийное болото.
— Я не танцую, — отрезал он, отвернулся и зашагал прочь.
— Вернись!
Царь попытался схватить складку его туники, но поскользнулся, и венок из плюща сполз ему на глаза.
— Ой!
Солдаты Габиния тихо ржали, а мне стало очень стыдно. Я знала, что во время Вакханалий подобное поведение считается нормой, но в ценящем достоинство Риме подобные оргии не в чести: по мнению римлян, это не священнодействие, а постыдный пьяный разгул.
— Вот почему его называют Авлетом — флейтистом, — произнес голос неподалеку.
Он принадлежал Марку Антонию.
— Да. Однако жители Александрии дали ему это имя в знак приязни, — натянуто промолвила я. — Они почитают Диониса и обычаи его чествования.
— Я вижу.
Он обвел жестом вокруг, указывая на толпу.
Мне показалось, что этот римлянин хочет противопоставить свое ханжество жизнелюбию и веселью других присутствующих, но тут я приметила, что он и сам не забывает прикладываться к серебряной чаше.
— По крайней мере, ты не считаешь, что египетское вино осквернит твои губы, — сказала я.
Он протянул опустевший кубок, и слуга тут же его наполнил.
— Вино у вас хорошее, — отозвался он, смакуя напиток. — Я очень люблю вино и стараюсь везде, куда бы ни забросила меня судьба, пробовать новые сорта. Я пил и хианское, и раэтское, и коанское, и родианское, и несравненное прамнианское.
Сорта вин он перечислял, как любящий отец имена любимых детей.
— А прамнианское и правда такое вкусное, как о нем рассказывают? — спросила я, чувствуя, что тема для него приятна.
— Правда. Оно сладкое как мед, его не выдавливают из винограда Лесбоса, а позволяют соку сочиться и вытекать самому.
Он вел беседу непринужденно и открыто, и я вдруг поняла, что этот римлянин мне нравится. И не только обхождением. На свой лад он был красив: крепкая шея, широкое лицо и торс с рельефными мускулами.
— Да, я чту Диониса, — промолвил Марк, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. — А еще люблю актеров. В Риме я предпочитаю их сенаторам.
Он прервал разговор, когда к нам, пошатываясь, подошел изображающий бога отец в сопровождении смеющихся женщин, одетых менадами.
— В Риме танцы на людях считаются позором для свободного человека, поэтому Деметрий и отказался, — пояснил Антоний. — Пожалуйста, скажи об этом царю, когда он перестанет быть богом, а станет самим собой.
Как дипломатично он выразился — не «когда он протрезвеет», а «когда станет самим собой». Этот римлянин, казавшийся таким неримским, пришелся мне по душе.
Но он не задержался в Александрии надолго: не прошло и месяца, как Антоний и Габиний отбыли, оставив три легиона для поддержания порядка. Третий римлянин остался — Рабирий, снискавший себе дурную репутацию мытаря и ростовщика. Он вознамерился сам, лично выкачать из египтян деньги, что задолжал отец, а потому заставил назначить его царским казначеем и начал бесстыдно обирать население. Правда, с жителями Александрии, которые всегда были себе на уме и не отличались раболепием, такой номер не прошел: они прогнали взашей сборщиков новых податей вместе с иноземным казначеем. Отцу повезло, что его в очередной раз не скинули с престола.
В Риме и Габинию, и Рабирию пришлось предстать перед судом сената, Габинию — за пренебрежение велениями священного оракула Сивиллы, а Рабирию — за то, что он официально поступил на службу к иноземному царю. Габиний отправился в изгнание, а ловкий Рабирий выкрутился.
Молодой Марк Антоний, лишившись своего командира, поступил под начало другого полководца — Юлия Цезаря.
Глава 8
Теперь в моей жизни произошла очередная резкая перемена: если еще недавно я мечтала только о том, чтоб подольше оставаться ребенком и не привлекать к себе внимания, то теперь оказалась на виду и появлялась на публике вместе с отцом. Поскольку у него не было жены, мне досталась роль царицы, и надо было выглядеть достойно, чтобы со временем стать ею на самом деле. Мои прежние учителя перешли к младшим детям, а ко мне приставили настоящих ученых из Мусейона и бывших послов, обучавших меня тонкостям дипломатии. Кроме того, я должна была присутствовать на всех заседаниях отцовского совета.
Я даже немного скучала по прежнему своему положению, дававшему куда больше личной свободы; человек никогда не ценит того, что имеет, а утраченное зачастую видит только с лучшей стороны. С «обществом Имхотепа» мне пришлось расстаться, и самые близкие друзья, Мардиан и Олимпий, несколько отдалились, как будто не знали, как им теперь со мной держаться. Никогда прежде не чувствовала я себя столь одинокой. Чем выше возносит человека судьба, тем полнее его одиночество.
Однако желала ли я изменить свое положение? Нет.
Обучение искусству управлять страной оказалось делом нелегким, подчас мучительным. Чтобы править не на словах, а на деле, царю необходимо быть в курсе всех событий и ежедневно принимать решения по великому множеству вопросов. Государственные дела весьма тщательно рассматривались и обсуждались на заседаниях совета. Отец возглавлял совет, а я садилась рядом и внимательно слушала.
Распорядиться об очистке каналов… увеличить сбор пошлин… направить зерно в области, пострадавшие от недорода… Да, государю необходимы широчайшие познания во многих областях, а также мудрость суждений и воля, дабы принимать решения. Царь, не обладающий этими качествами, лишь именуется царем, на деле же всецело зависит от своих советников и чиновников.
При этом выбор советников сам по себе является большим искусством. На высоких постах нужны люди самые одаренные, самые усердные, достойные великой страны. Однако чем более значительной личностью является тот или иной чиновник, тем труднее полагаться на его верность. Познав все слабости и недостатки монарха, он может не справиться с искушением и обратиться против царя.
