Уильям Локк - Сумерки жизни
Измокшая, ослепленная, сбитая с толку этой лавиной воды, Екатерина тем не менее испытывала ликующий жар счастья. Само небо, казалось, пришло ей на помощь, дало ей еще один шанс на жизнь. Ей, кроме того, приятно было чувствовать на себе его куртку, слышать оттенок суровой покровительственной нежности в его голосе. Ей приятно было чувствовать, что она мчится благодаря его сильным рукам. Она с трудом различала его черты в наступившей кромешной тьме и мерцание белых рукавов его рубашки. Не было ничего особенно героического в его поведении, но была высшая степень того, что можно было ожидать от мужчины, сильного, проворного и готового помочь. Новая молния, столь же яркая, как и первая, дала ему возможность увидеть улыбку на ее лице. Он издал какое-то радостное восклицание, когда сменившая ее темнота вновь окутала их, и изо всех сил стал грести, придя в восторг от мелькнувшего перед ним видения.
Через несколько минут они были у Большой Набережной среди беспорядочно толкавшихся лодок, из которых поспешно выходила публика. Достаточно знакомый с подобной речной толчеей, он ловко провел лодку к пристани, расплатился со старым лодочником и помог Екатерине сойти на берег. Ливень все еще продолжался. Когда они дошли до конца набережной, Рейн на минуту остановился, чтобы ориентироваться в направлении.
— Смешно рассчитывать на извозчика или какое-нибудь прикрытие, — сказал он. — Нам следует изо всех сил бежать домой. Двинемся вперед.
Он поспешно взял ее под руку и энергично зашагал.
— Не снимайте, — крикнул он, предупреждая ее попытку снять со своих плеч его куртку.
— Но вы… О, я не могу!
— Вы должны, — сказал он повелительно. И Екатерине приятно было подчиниться его воле.
Они быстро шли по направлению к дому, редко обмениваясь несколькими словами, но тем не менее чувствовали себя очень близкими друг другу. Некоторый комизм их оригинального бегства под дождем заставил их даже весело рассмеяться, когда они оступились второпях.
— Очень мило с вашей стороны, что вы не обращаете внимания на все это, — сказал он.
Она слегка пожала его руку вместо ответа и от всего сердца рассмеялась.
В вестибюле пансиона Екатерина задержалась прежде чем подняться на лестницу, чтобы отдышаться и вернуть Рейну куртку.
Газовая лампа у дверей бросала на них свой свет, и они впервые ясно увидели друг друга. Оба промокли до костей. Одновременное восклицание вырвалось у них.
— Я серьезно беспокоюсь, как бы это вам не повредило, — заметил Рейн встревоженным тоном.
— О, нет! С человеком ничего не может случиться, когда он счастлив.
Ее пылавшие мокрые щеки и светившиеся глаза подтверждали ее слова, поскольку дело шло о счастье.
Рейн подал ей руку, чтобы помочь подняться на лестницу.
— Когда вы завтра едете?
— В семь.
— Вам необходимо ехать?
— Да. Кажется, что с этим ничего не поделаешь. Но я вернусь. Вы это знаете. Мне очень неприятно расстаться с вами.
Они остановились у конца маленького коридора, где находилась ее комната. Он задержал руку, которую она ему дала на прощание.
— Скажите… Вам больно было слушать то, что я сказал… последнее, в лодке?
— Больно? Нет.
— Так вы хотели бы?
Она молчала, но подняла на него глаза, и он прочел в них то, что она не в силах была сказать. С внезапной решимостью он обнял ее, промокшую насквозь, и поцеловал. Затем она вырвалась и убежала к себе.
Первым делом Рейна, когда он добрался до своей комнаты, было позвонить прислуге и послать Екатерине стакан вишневой настойки из фляжки, взятой им с собой для экскурсии в горы; к этому он прибавил следующую записку: „Выпейте немедленно". Затем он сменил промокшее платье на мягкое фланелевое и направился к отцу. Но старик, хотя улыбался рассказу Рейна о его приключении, все еще был угнетен.
— Плохо тут будет без тебя, — сказал он. — Однако, на время уехать тебе следует. Постарайся пробыть там возможно меньше, Рейн. А я пока подумаю, как выбраться из этого затруднительного положения.
— Не поехать ли вам куда-нибудь с Фелицией? — предложил Рейн. — В. Люцерн, например. Вы можете уехать за несколько дней до моего возвращения. Мне необходимо вернуться сюда на некоторое время. После я мог бы к вам присоединиться, когда вы расстанетесь с Фелицией, и мы вместе поехали бы обратно в Оксфорд.
— Я подумаю, — отозвался старик уныло.
— Бедный старый папа, — сказал Рейн.
— Человек всегда достоин сожаления, — заметил отец. — Он никогда не хочет считаться с законами жизни. Будучи уже одной ногой в гробу, он другой все еще цепляется за лестницу иллюзий.
X
Соприкосновение с природой
Рейн долго еще сидел и курил трубку, прежде чем отправиться спать. События дня с такой быстротой громоздились одно на другое, что у него почти не было времени оценить их относительную важность. Ум его не пришел еще в окончательное равновесие. Первый поцелуй расцветшей любви обыкновенно нарушает его.
Это было характерно для него, что он сразу отклонил все искушения отложить свою поездку. Он теперь мог встречаться с Екатериной только как признанный возлюбленный. Демонстрировать подобные отношения на глазах Фелиции казалось его несложному в подобных вещах опыту циничным и жестоким. Он, однако, искренно надеялся, что судьба постановит, а рок решит, чтобы возвращение его состоялось возможно скорее. Было нечто особенно раздражающее в положении, в каком он очутился. Сознание этого значительно усилилось, когда он лучше в нем разобрался. В конце концов, что было сказано? Он ушел, ни о чем не было сказано, ничего не спрошено. Вопрос, взгляд, поцелуй; этого достаточно для жгучего момента, но мучительно мало для следующих за ним полных страсти часов. С почти комическим раздражением "он разразился гневными восклицаниями против грозы, помешавшей проявлению его накопившейся страсти. И если бы в нем не сохранилось чувство юмора, он испытывал бы унижение при воспоминании о неожиданной помехе. Он не мог успокоиться, угнетаемый сознанием чего-то незаконченного.
В отличие от женщины, которая схоронила поцелуй глубоко в своем сердце и бесконечно упивалась им в наступившие затем восхитительные часы, готовая забыть весь остальной мир, Рейн терзался нетерпеливым чувством сожаления о том, что обстоятельства не дали большего. Совсем другое дело, если бы довершения объяснения можно было ждать завтра; но он уезжал… не повидавшись с нею… на многие дни… оставляя ее с этим не вполне высказанным признанием. Ведь он любил ее глубоко, искренне, со всей силой своей безыскусственной, мужественной натуры. Она пробудила в нем скрытую потребность охранять и защищать; ее нежная грация пленила его; ее широкий жизненный опыт, грустный в своем знании, тонко гармонировал с его сильной мужественной верой. Несмотря на отсутствие широкого образования она явлениям умела давать оценку культурной вдумчивой женщины; они сходились в глубоких этических проблемах и одинаково смотрели на мир. Ее общество стало для него необычайно дорого. Печаль, которая, казалось, веяла над ее жизнью, взывала к его рыцарскому чувству и непреодолимо влекла его стоять бок о бок с нею. Прелестная женственность ее натуры постепенно раскрывалась перед ним благодаря тысяче мелочей, из которых каждая плела вокруг него свою чарующую паутину. Жан-Мари с женой также сыграли свою роль в том поклонении, которым он ее окружал.
