Евгения Марлитт - Совиный дом
— Спешно пошлите карету за фрейлейн Клодиной фон Герольд, передайте ей это письмо. Торопитесь!
Лихорадочное нетерпение овладело молодой женщиной. Дорога туда и обратно займет около часа, через час Клодина могла уже быть здесь. Герцогиня велела растопить камин и накрыть чайный стол вблизи пылающего огня. Потом стала ходить по комнате, останавливаясь около окна и вглядываясь в туманную дождливую даль.
Прошел час. Клодины все еще не было. Сердце герцогини билось, как у юной невесты, ожидающей возлюбленного, она улыбнулась: «Христина опять назвала бы меня фантазеркой», прошептала она, вспомнив о сестре.
В этот момент доложили, что по приказанию ее высочества явился барон Лотарь фон Герольд. Она совершенно забыла о нем. Сегодня? Да, очевидно, так. Действительно, она просила его сообщить ей сведения о бедняках, живущих в Вильроде — соседнем селении.
Она была рада видеть его и участливо расспрашивала обо всем, но в то же время постоянно к чему-то прислушивалась.
— Вы найдете, что я рассеяна, барон, я жду гостью, — с улыбкой пояснила она. — Угадайте, кого я жду? Или лучше пусть это будет для вас неожиданностью! Итак, милый Герольд, если вы хотите взяться серьезно за эту постройку, то рассчитывайте на мою помощь.
— Ваше высочество воплощенная доброта, — сказал Лотарь и встал. «Его высочество», послышался из соседней комнаты голос фрейлейн Катценштейн, и вошел герцог.
— О, как уютно, Лизель! — весело сказал он, целуя руку, которую она протянула ему. — А, вы тут, милый барон, знаете ли вы, что я только что послал к вам своего егеря, думал устроить партию в ломбер. Очень подходящая погода для этой игры, не так ли?
— Я всецело в распоряжении вашего высочества!
Герцог подавил легкую зевоту и сел у камина. Старая фрейлина приготовляла чай у соседнего стола, лакей прошел тихими шагами и как тень стал у дверей, дожидаясь, когда надо будет подать чашки.
Сумерки быстро наступали, уже нельзя было ясно разглядеть лиц присутствующих, лишь изредка вспыхивал в камине огонь и на мгновение освещал лицо герцога. Он казался усталым и равномерно гладил рукой свою белокурую бороду.
— Здесь довольно пустынно в такую погоду, — заговорил он наконец. — Мы никого не встретили на большой дороге, кроме вашей сестры, милый барон. Решительная женщина шла в ватерпуфе с открытым зонтиком по пустынному мокрому шоссе с таким удовольствием, как будто было прекрасное майское утро. Вероятно, она направлялась к Совиному дому, потому что повернула направо.
— Наверное так, ваше высочество, никакая непогода не может помешать ей навестить свою кузину.
Герцог только что взял украшенную гербом чашку.
— Завидно! — сказал он вполголоса и положил огромный кусок сахара в душистый напиток.
— Здоровью, ваше высочество? Действительно, все Герольды не знают, что такое недомогание, у них, как говорят, нервы из стали и кости крепкие, как у слона.
— Совершенно верно, это я и хотел сказать, — подтвердил герцог.
Он поспешно выпил свой чай и спросил:
— У тебя разве теперь модно сидеть в темноте, Лизель? Прежде ты непременно требовала света.
— Фрейлейн Клодина фон Герольд, — внезапно доложила старая фрейлина.
В то же время зашелестело шелковое платье, сквозь густые сумерки прошла женская фигура и слегка дрожавший голос спросил:
— Ваше высочество, вы приказали?..
— Ах, моя милая Клодина, — воскликнула обрадованная герцогиня и указала на кресло. — Моя нетерпеливая просьба ведь не помешала вам?
Зажгли люстры, и огонь, смягченный матовыми колпаками, залил мягким светом темно-красную комнату и сидевших у камина.
Герцог и барон Нейгауз встали, и оба с удивлением смотрели на девушку. Глаза его высочества сверкнули на мгновение, потом лицо его снова стало апатичным, как раньше. На лбу барона показалась мрачная складка, но быстро исчезла. Клодина стояла около герцогини, простое черное шелковое платье красиво обрисовывало ее прелестную фигуру, но в лице не было ни кровинки. Она глубоко поклонилась герцогине и смотрела на нее.
Герцогиня указала на придвинутое кресло, заговорила о приятной вечерней беседе и спросила, не озябла ли Клодина, потому что та была очень бледна. Она сама протянула девушке хрустальный флакон:
— Лишь несколько капель, дорогая Клодина, немного арака согреет вас после сырого воздуха.
Герцог больше не садился. Он стоял у камина и, по-видимому, с интересом следил за движениями старой фрейлины, которая приблизилась к своей повелительнице с корзинкой, наполненной пестрыми шерстями, и снова отошла, потому что та отклонила ее рукой.
Он ни слова не вставил в разговор, в который герцогиня втянула и Лотаря. Барон стоял за креслом Клодины против герцога и отвечал странным тоном, как будто что-то, происходившее в его душе, мешало ему произносить слова.
— Нас ждет ломбер, — сказал герцог, поцеловав жену в лоб, и с легким поклоном прошел мимо Клодины в сопровождении Лотаря.
— Милейшая Катценштейн, — сказала герцогиня, — я знаю, вы хотели писать письма, так, пожалуйста, идите. Вы видите — я в приятнейшем обществе. Прикажите опустить шторы, убрать чай и пододвинуть сюда мою кушетку; мне так хорошо у камина, несмотря на то, что по календарю сегодня шестое июня. И, милая Катценштейн, лампу к роялю… Ведь вы споете? — обратилась она к Клодине.
— Если ваше высочество прикажет.
— Я прошу вас. Но сперва поболтаем.
Молодая женщина, лежа на кушетке, с очаровательной любезностью старалась заставить разговориться свою тихую гостью, но что-то стесняло молодую девушку.
Ей казалось, что в этом искусственно нагретом воздухе она задохнется от воспоминаний о прошлом, говорившем из каждого угла, из каждого лепного украшения. Здесь, в этой большой прекрасной комнате, в детстве делали ей и Иоахиму подарки на Рождество; здесь проходила маленькая танцевальная вечеринка, когда ей исполнилось восемнадцать лет; здесь она со слезами, в глубоком трауре, встретила брата с молодой женой в то время, как тело умершего отца лежало внизу. Один из этих углов превратили в сад; под гранатовыми деревьями была расставлена мебель, чтобы жене Иоахима не было так грустно в северной стране; цветы граната, по мнению Клодины, должны были послужить приветом из ее далекого отечества, но они только вызвали слезы на глазах испанки… «Ох, как малы эти цветы и какой у них болезненный вид», жалобно воскликнула она. Тяжелым было то время…
Клодина вернулась к действительности, будто из глубокого сна; голос герцогини пробудил ее, она подняла глаза, и они были полны такой печали, что герцогиня на мгновение онемела. Потом робко взяла руку молодой девушки и пожала ее.
